Ежегодно  в России  в материнских  утробах  умерщвляется  по желанию родителей  миллионы безымянных человеческих существ. Сотни тысяч женщин навсегда лишаются возможности когда-либо родить снова.
Еще десятки тысяч отказываются от своих детей после их рождения.                              Каждый   третий   ребёнок   растет   без   отца.                                    Ни одна из прошедших в России войн не была столь  жестокой,                опустошительной и кровавой,   как    эта   тихо   длящаяся   многие                           десятилетия   война  против своих родившихся и неродившихся детей.                 Что приносят в мир те, кто выживает в этой войне вопреки всему —                                                           благословение или проклятие?                                             Господи. спаси нас и помилуй!

Людмила и Валерий Демины

В ПОИСКАХ ЛЮБВИ И БЛАЖЕНСТВА

мелодрама для кино

Цветные фотографии кинозвезд висели на стенах фойе. Среди ожидающих в кинотеатре начала сеанса камера выбрала миловидную рыжеватую женщину в шляпе, лет тридцати, и высокого бородатого мужчину лет на десять ее старше, с лицом интеллектуала… Она переходила от портрета к портрету, изредка кидая из-под шляпы затаенный взгляд в его сторону. Он стоял у перил, сложив руки на груди, и, наоборот, не отрываясь, беззастенчиво разглядывал ее.
Бесшумно открылись двери. Публика потянулась в пустой зал.
Она, опять оглянувшись, вошла в дальнюю дверь. Он – неторопливо — в ближнюю. Зал был полупустым.
— У вас свободно? — спросил он.
Она ничего не ответила, только подавила мелькнувшую было улыбку. Он сел рядом, сохраняя предельную серьезность.
… На экране плыли черно-белые кадры: туман, мост, обворожительная девушка, нежный и трепетный разговор с усатым военным…
Мужчина в зале повернулся к женщине, точно сверил с ней изображение на экране. Женщина, поняв его взгляд, опять улыбнулась.
Мерцающий свет бликами играл на их лицах, придавая им ещё более загадочное выражение…

Потом они шли рядом по ночному бульвару.
Откуда-то хлынула толпа. На миг показалось, что они в ней потерялись. Но нет, толпа рассеялась — они опять шли рядом.
Наблюдая за ними, уже можно догадаться, что они вовсе не незнакомцы. Видимо, между ними шла какая-то привычная для них игра, которая, отгораживая их от окружающего мира, давала им убежище…
От чего?
— Вот мой дом, — останавливаясь, сказала она.
— Вы меня не угостите кофе? — Он был уверен в утвердительном ответе.

Они вошли в лифт. Она нажала кнопку. Лифт поехал. Они опять молчали. Она почему-то все время прятала от него лицо, надвигая свою шляпу глубже на лоб.
Они молчали и потом, когда она осторожно открыла дверь квартиры и впустила, не поднимая глаз, его.
Молчали, тихо проскальзывая мимо застекленных дверей какой-то комнаты с тенью женщины в ней, призрачно освещенной светом телевизора, — в другую комнату.
Пропустив его вперед, она встала у дверей, прислонясь к ней спиной, словно спасалась в убежище от погони. Осторожно сняла шляпу, прислушиваясь к чему-то в коридоре.
Там было тихо, только отдаленно доносились звуки телевизора.
Он подошел и обнял ее. Какое-то время она послушно стояла в его объятиях, но вдруг сделала неуловимое движение и, оставив в его руках свой плащ, исчезла за дверями.
Он бросил плащ на кресло, потом снял свой и хотел было кинуть его туда же, но вдруг передумал — надел опять и подошел к темному окну…

Она стояла перед зеркалом в ванной и пристально разглядывала свое тело. Теперь ее глаза были усталыми и грустными.
Медленно надела халат.
В коридоре раздался телефонный звонок — она вздрогнула и прислушалась…

Из комнаты с застекленными дверями вышла пожилая женщина с тонким и нежным лицом и сняла трубку.
— Добрый вечер, — оказала она. — Его нет, — посмотрев на вешалку, озабоченно сообщила она. — Да-да, передам… До свидания.
Когда она скрылась в своей комнате, из ванной осторожно, на цыпочках, вышла молодая женщина и исчезла в своей комнате.

Мужчина по-прежнему стоял у окна.
Увидев, что он в плаще, она удивленно подняла брови, но тут же сделала вид, что ничего не заметила. Подошла к нему и сама стала расстегивать плащ.
Он осторожно спустил халат с ее плечей, халат мягко упал к ее ногам.

Наступило утро. Они еще спали.
Внезапно Нина широко открыла глаза — это не было похоже на пробуждение от кошмарного сна, скорее больше походило на какой-то внутренний толчок, как будто во сне что-то дошло до ее сознания.
Она увидела рядом с собой спящего мужчину и долго разглядывала его лицо. Он открыл глаза и ласково улыбнулся ей:
— Привет!
Она помолчала, а потом улыбнулась тоже, опять лукаво и загадочно:
— Здравствуйте.
Он рукой сзади себя шарил по тумбочке в поисках будильника, нашел, одним глазом посмотрел время и, успокоившись, снова закрыл глаза.
Она пальцем провела по линии его шеи, плеча.
— Мне хочется вам что-то сказать…
— Говорите, — разрешил он, не открывая глаз.
— Одну вещь, только не знаю как…
— Ну, не говорите.
— А! — протянула она по-детски, мол, «хитрый какой». — Хорошо. Я хочу сказать… – начала она шепотом. — Я хочу сказать… — вдруг засмеялась, упав лицом к нему на грудь.
Он открыл глаза и удивленно посмотрел на нее.
— Только вы поймите меня правильно, ладно? — возобновила она свои попытки.
— Это уже становится интересным — он, окончательно просыпаясь, мотнул головой, приподнялся, взял с полочки торшера пачку сигарет, но она оказалась пустой.
— Я хочу сказать… — опять смеясь, начала она, и вдруг, резко оборвав смех, сказала очень серьезно: — Вы — потрясающий мужчина, вот!
Он улыбнулся и сказал после паузы:
— А вы — потрясающая женщина. Я вас правильно понял?
— Мы с вами оба потрясающие, да? — Она обняла его и стала гладить ладонью по его волосам, словно утешая. — Потому что мы любим друг друга и никто нам больше не нужен…
Она смотрела на фотографию на тумбочке, где были сняты двое — издали не видно кто. На глазах ее появились слезы, но она усилием воли приостановила их и сказала:
— Расскажите о себе, а? Я хочу знать, кто вы, откуда вы… такой?
Он потянулся к плащу, лежащему на стуле, поискал в кармане сигареты, нашел. Не было спичек. Достал зажигалку из нижнего ящика торшера — уверенным движением.
— Давайте лучше вы о себе. Вы замужем?
Она прыснула и утвердительно кивнула головой.
— Давно? — Он прикурил.
— Пять лет. — Он выжидательно молчал, и она продолжала. — Его зовут Сергей, ему сорок два года, у него богатая душа, тонкая, нежная, глубоко чувствующая. Он очень мудрый человек…
— И потрясающий мужчина?
— Вы угадали. И замечательный специалист!
— Специалист в чем?
— Раньше он всякие секретные штуки делал для войны – не скажу какие, даже под пыткой – как верная жена-патриотка!
— А сейчас вполне мирные утюги, да? – усмехнулся мужчина.
— А знаете, как мы познакомились?
— Откуда же мне знать, извините! — Мужчина сел на постели, огляделся и с наигранной претензией спросил. — А где мой халат?
Но она, как котенок, требующий продолжения игры, обвила его шею тонкими руками и капризно повисла на нем.
Он, смирившись, снова сполз под одеяло.
— Мы сели за один столик в кафе, — продолжала она так, словно была уверена, что ее рассказ обязан быть ему интересен.
— Вы к нему или он к вам?
— Мест не было.
— А! — казалось, это его разочаровало.
— Мы ели и почему-то боялись смотреть друг на друга, и вдруг он сказал: «Ненавижу куриц!», я даже вздрогнула, думала, это он обо мне.
— Да? — засмеялся мужчина.
— Да! — Она тоже засмеялась. — Оказывается, официант перепутал нам заказы, и он уже половину моей курицы съел, а я его антрекот не трогала, так и отдала ему целый…
— Ну, это не сочиняйте! — возмутился мужчина.
— А вы откуда знаете?! — въедливо спросила Нина и добавила обреченно. — В тот же вечер он меня поцеловал…

Та самая женщина, что выходила в коридор, вошла на кухню, подняла на столе салфетку, под ней оказался нетронутый ужин на двоих.
Она постояла, посмотрела в окно, как стая диких городских собак лениво и вразброд переходила дорогу, покачала головой и пошла в ванную.
В ванной она потрогала, высохло ли выстиранное вчера белье. Сняла мужской махровый халат…

… — Мы мечтаем, чтобы наша любовь всё прибывала и прибывала и не кончалась бы никогда. Как эта картина…
Они, обнявшись, смотрели снизу на картину, висевшую на стене — копию Шагаловских влюбленных, летящих в небесах.
— Но это же невозможно! — насмешливо сказал он. — Такого не бывает.
— А у нас будет! — запальчиво ответила она.
— Неужели?! В самом деле? — Он привлек ее к себе. — Зачем это вам?
— Да отстаньте вы со своими поцелуями, надоели! — стала отбиваться Нина. — Он бы так пошло никогда не полез.
— Пошло?! – возмутился мужчина и, обиженный, отодвинулся.
— Мы решили пополнять запасы любви в мире, вот зачем! — хвастливо объяснила Нина. – Иначе, нашей планете каюк, поняли?
— Работа такая, да?
Нина засмеялась.
— Считайте, что так. Только не работа, а миссия! Миссия! Вот мы, — она сняла с тумбочки снимок в рамке и вручила ему. — Хороша пара?
Он изучающе стал рассматривать фотографию: на ней были запечатлены эти же мужчина и женщина, только несколько моложе.
— Нина Леснова, экскурсовод. Сколько лет — не скажу, — представилась она, заметив, что он скептически сравнивает ее изображение с натурой.
— И у вас тоже, богатая душа, экскурсовод Нинон Леско?
Она кивнула.
— Да, семейка! Ну, вам еще простительно верить в эту чепуху, вы наивная, молодая, восторженная. А он — то? Сколько лет этому балбесу, то бишь кавалеру де Грие? Сорок…
Зазвонил будильник.
— Вы не стоите его мизинца! — Она выхватила снимок из его рук. Поставила на тумбочку. — Я вам больше не отдамся! Никогда! — И заглушая звон будильника, приказала. — Будьте добры, принесите мне чашку кофе в постель.
-Я?! — возмутился он, но поднялся и стал одеваться. — По-моему, это меня здесь кто-то пригласил на чашку-кофе?
— Мне просто не хочется выходить, — виновато сказала Нина.
— Ты уже видеть ее не можешь, да? — сказал он, страдальчески усмехнувшись, и, на ходу застегивая рубашку, вышел.
Нина отвернулась к стене. Через неплотно закрытую дверь она слышала женский голос:
— На что я трачу свое время, у меня его и так слишком мало осталось!
— Мам, да съем я это всё, на ночь есть вредно, а сейчас съем, — слышался умиротворяющий голос Сергея.
— Между прочим, звонила твоя Тамара. Сподобилась. По-моему, там что-то случилось.
— Ну, а суп-то, зачем?.. Мам! — жалобно продолжал он.
Нина вскочила, и чем-то сильно раздраженная, плотно прикрыла дверь. Потом белым коконом стояла у окна, глядя на улицу.
Город тонул в серой дымке дождя.
Люди торопились на службу…

II
— Сохранилась легенда, — рассказывала Нина двум богатеньким экскурсантам, мужу и жене, которые по тропинке шли за ней, — что здесь, на берегу ручейка, около 1620 года построили собор, якобы на чудотворном месте. Весной тут проходили праздники, собирались нищие, больные паломники, верившие в чудо исцеления… — Вдруг, неловко подвернув ногу на скользком месте, она вскрикнула и схватилась за поясницу.
Экскурсанты невольно улыбнулись. Нина, превозмогая боль, тоже.
— Сейчас — наоборот, то, что — исцеляло — калечит, — высказался, поддерживая ее, мужчина.
— Так вот, есть письменные подтверждения, — оправившись, но все еще держась за спину, продолжала Нина, — что в 1837 году какая-то прихожанка не смогла добраться до места, куда складывали дары, бросила издали моток льна, он попал в свечу — и в один миг пламя объяло людей…
— Так я не понял, — озадаченно произнес мужчина, — это святое место или проклятое? Это кардинально меняет цену…

Сергей сидел на работе перед дисплеем, на котором мерцала какая-то схема, ел из стеклянной банки домашний гуляш и слушал в пол-уха блондинку в белом халате, которая вслух читала ему гороскоп:
— Второй тип женщин этого знака, тип роковой женщины, кокетливой, чувственной, любопытной, жадной до ощущений. Это очень опасная женщина… — блондинка подняла голову. — Мы про какую твою жену читаем первую или вторую?
— Они под одним знаком родились, — мрачно ответил ей Сергей.
— Господи!.. Всюду, где она появляется, — трагически продолжала блондинка, — она сеет тревогу и навлекает на тех, кто ее любит, несчастье. Она доводит мужчин до разорения, а иногда до самоубийства.
Через открытую дверь лаборатории донеслись призывные звуки телефона.

— … Да передала мне мама твою информацию, передала! — раздраженно говорил Сергей в трубку. — Я не мог раньше!.. Хорошо, забыл, если тебе так больше нравится. Что с Вадимом?.. Ты вразумительнее можешь говорить?! — совсем взорвался он. — Да интересует судьба сына, интересует!.. – Внезапно, увидев на экране стоящего поодаль телевизора сюжет о подъеме затонувшего «Курска», он перестал слушать трубку – всё его внимание переключилось на новости: над поверхностью моря появились контуры рубки… Трубку на том конце, видимо, не дождавшись его ответа, бросили. Сергей, услышав частые гудки, тоже положил трубку и подошел ближе к телевизору. Здесь уже стояли несколько его коллег. Все смотрели сюжет, не проронив ни слова, но было заметно, что он всех задевает лично… 

— «Сегодня ты, а завтра я!» – тихо пропел кто-то с задумчивой мрачностью, когда сюжет закончился.
Все разошлись. И за телевизором стала видна небольшая витрина: в ней стояли рядком разные модели подводных лодок…

Стараясь не шуметь, Нина вошла в квартиру. Поставила мокрый зонт в угол, повесила плащ. Пошла было к себе, но вернулась и захватила с собой зонт.
Когда она скрылась в их с Сергеем комнате, как бы сама собой притворилась полуоткрытая дверь в комнату Ксении Ивановны.

Раскрытый зонт лежал на полу. Нина сидела на тахте и, запивая кефиром, ела пирожное. Вдруг она усмехнулась, потянулась за зонтом, сморщилась от внезапной боли, но зонт достала и подняла над собой. Так и сидела под ним с пирожным, словно завершая этим жестом нелепость происходящего…

-… Ты же знаешь его, он сиднем сидел целыми днями, а тут вдруг стал уходить куда-то…
— С какого примерно времени?
— Месяц-два, не больше, — рассказывала Сергею Тамара, красивая женщина, на вид ему ровесница, одетая в выцветший нейлоновый халат.
Они сидели на кухне. Сергей вертел в руках листок с запиской.
— А перед тем, как он исчез, такой телезвон стоял, то он кому-то, то ему кто-то, чаще всего некая Марина…
— Ты в институт звонила? Друзьям? – спросил он.
— В деканате сказали — ваш сын прогуливает. А друзья ведут себя как друзья – отмалчиваются. Или в самом деле ничего не знают. — Тамара закрыла лицо руками. — Господи, как я устала!
— Ну и дальше? — вернул ее к рассказу Сергей.
— Последний раз она позвонила вчера вечером. Я как раз пошла в ванную. Выхожу — записка…
Сергей раскрыл листок: «Мама, не волнуйся, скоро вернусь. Деньги взял у тебя взаймы. Вадим».
— Я считаю — всё нормально. Но ради твоего спокойствия… — Сергей резко поднялся со стула, перевернул его и сел верхом. — Сколько он взял денег?
— В Шерлока Холмса играешь? Ну, валяй… Твоя Нина тебя еще не разоблачила?
— Наоборот, она всячески мне подыгрывает и с большим удовольствием, — ответил Сергей, но сразу погас.
Помолчали.
— И что бы вы делали без меня?.. Со скуки сдохли бы! — с вялой иронией вдруг произнес он, и на автопилоте этого пафоса продолжил: – Жить надо играючи. Без игры чем заполним пустоту души? «Сегодня ты, а завтра я!»
— Он взял полсотни, — перебила его Тамара, — и ушел раздетый, в одних сандалиях.
— Значит, далеко не уйдет, — Сергей встал. — Объявится, пусть зайдет ко мне.
— Он не пойдет. Он же знает, как Нина к нему относится.
— Прекрасно относится. Мне пора.
— Это из-за тебя всё! — вдруг опять вспыхнула Тамара. — Ты им не занимался. А если занимался, то… Вспомнить эти дурацкие прогулки! Забыл? Ходили по нашему «Бродвею» и разглядывали всех девушек подряд. Какую бы он выбрал себе в жены…
— Не беспокойся, вкус у него отменный, мой! И я его как раз учил смотреть не на внешность, а на…
— Все равно — это ужасно! Безнравственно! — По щекам Тамары текли злые слезы. — Ты страшный человек! Страшный! Ты не был ни отцом, ни мужем – никем! Шута горохового корчишь…
— Тамара, — Сергей снова опустился на стул, — в последнее время ты так себя ведешь, словно это я потребовал развода, а не ты. Хожу с каким-то чувством вины перед тобой. Но в чем я виноват? Обличи. Разрешаю.
Она помешивала кофе на плите, и вдруг ее губы заморщились в лукавой улыбке, точно высказавшись, она получила облегчение:
— «Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать», — процитировала она строчку из басни.
Он тоже не удержался и улыбнулся.
— Сережа! — вдруг с ужасом прошептала она. — Это все моя старость. Я каждый день встаю перед зеркалом и говорю: «Посмотри на себя, дура, тебе сорок два!» И не могу поверить!
— Тебе надо отдохнуть, к морю что ли съездить…
— А когда мне не надо идти на работу, я даже не умываюсь, — не слушала она его. – Сижу и целый день смотрю в одну точку… Чего я погналась за этим обормотом, ты можешь мне объяснить? Тебя даже не пожалела.
Сергей подошел и обнял ее.
— Он не обормот.
— Обормот, обормот, все вы обормоты. Тебе надо домой, да?
Он поцеловал ее в волосы.
— И все-таки твоя Нина не любит Вадика, я чувствую.
— Просто она, наверное, тоже чувствует.
— Что она чувствует, что?
— «Что, что»? — передразнил Тамару Сергей. — Не понимаешь, да? Ладно, пойдем. — Лицо его было печально.
Зато у Тамары настроение поднялось, она даже похорошела.
— Я на секундочку под душ, ладно? – как ребенок сказала она.
Он включил телевизор, пробежал пультом все каналы, но про «Курск» больше ничего не было. Он выключил телевизор и подошел к ванной. Дверь в нее была приоткрытой. Он не попытался в нее заглянуть. Прислонился затылком к стене и, перекрикивая шум душа, спросил из коридора:
— Может, еще что-нибудь вспомнишь про эту девушку?
— Кажется, она… как их называют…из гастербайтеров, что ли… ну, без прописки, в каком-то общежитии, нелегально… Он что-то спрашивал про их права.
— Не русская, что ли?
— Кажется, с Украины… Еще он спрашивал у меня, что такое «камвольный»? Я не знала. — Тамара открыла дверь и спросила : — А что такое «камвольный»? –переступила порог и обвила его шею обнаженными руками…

В комнате у Нины горел ночник. Она лежала в постели, закрыв глаза. И снова — как-то сразу, словно от внезапного толчка, широко открыла их. Поморщилась, попыталась встать, охнула от боли, встала, сделала, держась за спину, несколько шагов, открыла дверь и вдруг, скользнув по ней спиной, стала оседать на пол.
На шум выбежала Ксения Ивановна.
Увидев лежащую без сознания сноху, она бросилась к ней, попыталась поднять ее на руки…

Без плаща, под дождем, Сергей подбегал к своему подъезду, когда от него отъехала «Скорая помощь». Он хотел догнать ее и не смог.
Тогда он вернулся к дому и в несколько шагов взбежал по лестнице.

Дверь ему открыла Ксения Ивановна.
— Ложная паника, — сказала она. – Обыкновенный радикулит. Оставили дома.
Он быстро прошел в свою комнату, мать хотела пойти за ним, но он ее остановил, мягко, но непреклонно:
— Мама, не надо. — И закрыл перед ней дверь.
Она так и осталась стоять посреди коридора в скорбном недоумении. Уже сухой раскрытый зонт валялся у двери кверху ручкой.

Нина, бледная, лежала на своей постели и пустыми глазами смотрела перед собой. Он присел рядом.
— У меня рак, — сказала она.
— От рака еще никто не падал в обморок.
— Я чувствую, как он во мне гнездится и растет.
— Что сказал врач? ‘
— Какие-то «корешковые дела». Дал больничный. Сделал какой-то укол.
— Значит, пока не стоит беспокоиться. Оправишься, съездишь к Сорокиным, Колька даст консультацию — по блату.
Он встал и снял промокший свитер.
— Я знаю, ты хочешь моей смерти, — тихо сказала Нина и отвернулась.
Сергей снова присел к ней на постель.
— Ну, ты даешь!
Помолчали. Он провел рукой по ее щеке, она поймала и поцеловала его ладонь — глаза у нее были уже сонные.
— Уходит наша любовь, Сережа. А если я умру, то она останется. Как ты промок… Ты у Тамары был?
— Все будет хорошо. Спи, — сказал Сергей. — Съездим в наши места — мы же давно хотели…
Она уже спала. Он сидел рядом и одной рукой держал ее руку, а в другой, нелепо, на весу, мокрый свитер. Повесил на стул. Пультом издали включил телевизор и еще раз – но уже без звука, чтобы не разбудить жену – просмотрел в ночных новостях тот же дневной сюжет про «Курск».
Потом осторожно выпростал руку, подошел к стеллажу с книгами и, достав словарь Ожегова, нашел слово на букву К – «камвольный»…
За дверью послышалось неуверенное тюканье на пишущей машинке.

Ксения Ивановна сидела среди вороха фотографий и пухлых рукописей. «Лепестки воспоминаний моих» — напечатала она крупно. И подумав, сбоку и сверху — свою фамилию: «Ксения Леснова».

III
Погода переменилась внезапно — ярко светило осеннее солнце. Нина, бледная и осунувшаяся, бродила по городскому кладбищу. Читала имена и даты. Смотрела в лица, уже не лица, а лики умерших.

«Женское общежитие камвольного комбината» — гласила рядом со всякими «ООО», «ОАО», полуразбитая вывеска еще советских времен над дверью, за которой исчез Сергей.

Махнув удостоверением перед глазами и сунув его в карман, он тут же принялся успокаивать коменданта общежития, молодую женщину болезненного вида.
— … Да вы не нервничайте, у меня очень узкая задача: некая Марина и всё!
— А я и не нервничаю, у нас все зарегистрированы, чего мне нервничать! — ответила она, галочками отмечая в журнале общежития фамилии с именем «Марина». — Но всех Марин я вам не соберу. Например, Гостева уехала в свадебное путешествие, — и комендантша поставила напротив этой фамилии большой вопросительный знак.
— Когда? — спросил Сергей.
— В воскресенье.
— Ясно. — Сергей весь подобрался. — Куда?
— Да она ничего такого не могла сделать!
— Пожалуйста, отвечайте, — спокойно, но с металлом в голосе сказал Сергей. — Куда уехала?
— Вроде в Турцию.
— Вроде или точно?
— Или в Египет, я забыла, — комендантша по-детски надула губы.
— Вы лично ее мужа видели?
— Да он здесь день и ночь околачивался.
— Опишите его внешность.
Дверь в красный уголок, где они вели разговор, приоткрылась, и за ней обнаружился молодой мужчина в майке и с соской в руке.
— Ну чего с ним делать? Орет, — сердито проговорил он.
— Да иду, иду! — женщина вскочила и захлопнула дверь. — Какая у Харитонова внешность?! Обнять и заплакать!
— Так его фамилия Харитонов? — разочарованно сказал Сергей.
— А вы думали?..
Дверь снова открылась.
— Когда идешь — то? — мужчина бросил подозрительный взгляд на Сергея.
Женщина, ни слова не говоря, захлопнула дверь прямо перед его носом.
Сергей встал.
— Ну хорошо, соберите, кого можете, завтра, к семи часам.
Они вышли в коридор.’
— Еще одна Марина в больнице, — на ходу, уже облегченно, говорила комендантша.
— Что с ней?
Сергей краем глаза видел, что мужчина опасливо идет следом за ними.
— Да что! Скоро сорок, а ни кола, ни двора, ну и на нервной почве…
— Пусть лечится, — разрешил Сергей.
— Потом — Рожнова. В роддоме она. Такая нужна?
— Нет, не нужна.
— Никому не нужна, — вздохнула комендантша. — Ребенка-то она, говорят, хочет там оставить…
— Бр-р-р! Страшная история!.. Почему?
— Отец, видно, не признал. А куда ей одной-то? Она сама ребенок.
— А сделать ребенка — не ребенок? — хмыкнул Сергей…

Согнувшись в три погибели, он перебегал от машины к машине. Кое-кто из прохожих, заметив странное поведение сорокалетнего мужчины с дипломатом, провожал его недоуменным взглядом.
Нина вышла из здания поликлиники и пошла к автобусной остановке.
Сергей, опередив ее, незаметно перешел дорогу первым.
Он уже стоял там, когда она подняла глаза и с удивлением увидела его перед собой. У него был вид человека, который настолько углубился в свои мысли, что не замечает даже подошедшего автобуса.
Она, поняв его игру, улыбнулась:
— Здравствуйте.
Он поднял к ней взгляд и некоторое время смотрел «не узнавая».
— Добрый день, — наконец со сдержанной радостью поздоровался он. Помолчал. — А вы откуда?
— Из поликлиники. От врача.
— Болеете?
— Да вроде выздоравливаю. — Она смотрела на него печально и благодарно, словно прощаясь. — Сказали, теперь гулять больше.
— Какое совпадение, и я свободен.
— Тебе дали отгул? — она от радости повисла у него на шее.
— Отгулы не дают, отгулы берут…

Они сидели в кафе, и Сергей, в заключение своего заказа говорил официанту:
— И перепутайте нам заказы.
— Понял, понял, — кивал головой официант, ничего не понимая.
Ушел. Они тихо хохотали.

Потом они мчались в междугороднем автобусе по загородному шоссе.
Нина ела шоколад.
Мимо очень близко с ревом пролетел навстречу такой же автобус.
Еще один.
Нина даже отшатнулась от окна. Сергей обнял ее:
— «Они полюбили друг друга с первого взгляда, вернее, с первого блюда, и умерли в один и тот же день и час», да?
— Да! — засмеялась она, отломила от плитки шоколада кусочек и положила ему в рот.
— С именем другого на шоколадных устах, — добавил он, жуя.

… — Мы с вами находимся у дома, — вещал Сергей, томно прикрывая глаза, словно упиваясь вызубренной наизусть речью экскурсовода, — построенного неизвестным архитектором в неизвестное время. — Оглянувшись на дом, он добавил. В неизвестном стиле.
Нина, с трудом пряча смех, изображала толпу экскурсантов.
— Именно здесь, в цокольном этаже этого дома в семье бедного сапожника в известное всем время родилась ничем не примечательная девочка, которой и суждено стать впоследствии потрясающей женщиною и гениальной женой своего, отмеченного теми же достоинствами мужа. Мы постарались сохранить этот уголок города, оставив в неприкосновенности его неповторимый облик и аромат.
Один из прохожих, до которого донеслись интонации и обороты экскурсовода, замедлил шаг и прислушался.
— Можно вопрос? — подняла руку Нина.
— Вот в этом подъезде она целовалась со своими сверстниками, -скороговоркой продолжал Сергей, — с которыми ходила в один и тот же детский сад, не зная еще, что готовится тем самым к своей великой роли…
— Насколько достоверны эти сведения? — перебила его Нина.
За ее спиной еще несколько любопытных замедлили шаги.
— По этому вопросу имеется богатая литература. Кто интересуется, может подойти ко мне после экскурсии, — обратился Сергей уже к другим слушателям.
Нина увидела их и тихонечко отступила за чью-то спину.
— Здесь она играла в классики, прыгала через скакалку… Трогать экспонаты не разрешается. Она не знала, что тот, кто станет ее судьбой, живет напротив, вот в этом доме. Он тоже, конечно, не знал этого, гонял на велосипеде, бил стекла в квартире пенсионера Зубова, врага всей дворовой шпаны… — Сергей замялся. — А теперь основную группу прошу пройти внутрь.
Он пропустил вперед себя Нину и исчез в подъезде.
Люди, оставшиеся на тротуаре, недоуменно переглянулись.
— Шпана шпаной и осталась, — сказал кто-то, и все разошлись.

— Я думала, я умру! — тихо смеясь и одновременно подогревая свой судорожный детский страх, проговорила Нина.
Они, обнявшись, стояли в подвале. Тусклый свет из полузабитого досками окна освещал большую комнату, в которой хранились лопаты, метлы, мешки.
— Здесь вот и прошло ее детство, — не выпуская ее из рук, сказал Сергей и медленно оглядел комнату.
Она опасливо покосилась вокруг и еще теснее прижалась к нему:
— Ничего не помню. Как будто не со мной это было…
— Из этого окна она смотрела на улицу долгие годы, — сказал Сергей, глядя в проем окна, в котором была видна часть тротуара, — ему надо было остановиться, замереть и вглядеться в эту невзрачную девочку, сидящую на окне, рассмотреть ее всю и запомнить ее косички, веснушки…
— Какие веснушки?! — воскликнула Нина, — Вы не знаете материала!
… реденькие реснички, заштопанные колготки — не перебивать! Надо было опуститься перед ней на колени… — Сергей обнял Нину за талию… — и сказать: «Единственная моя! Мы увидимся с тобой только через двадцать долгих лет…» —
Со скрипом открылась дверь. Они испуганно оглянулись. Дворничиха пришла за метлой. Увидела двоих, прижавшихся друг к другу…
— Совести у вас нет! — воскликнула она, взяла метлу и, хлопнув дверью, вышла.
Некоторое время они продолжали стоять, тесно прижавшись друг к другу. Потом Нина опустилась на мешки. Подтянув колени к себе, она уткнулась в них лбом и так застыла.
В тишине было слышно, как с улицы доносились звуки проезжающих машин, детские голоса, какая-то далекая музыка.
— Ты знаешь, когда я стала терять сознание, — тихо заговорила она, подняв голову и глядя куда-то перед собой, — я точно знала, что я умираю. И я помню, только было удивление: «Это всё? Неужели это всё? Так мало!» Понимаешь, было ощущение, что у меня не было жизни, а только какой-то эскиз, набросок, черновой вариант.
Он почему-то отвел глаза. А потом заговорил:
— Говорят, перед смертью, если человек, конечно, действительно умирает, он проживает всё снова, секунду за секундой, всю жизнь. И когда-то мы снова увидим эту комнату, как говорим друг с другом. Увидим детство, как, может быть, и правда, встречались…
Она дотронулась до его щеки.
— Я не о том. Ты меня не слышишь, — на глазах у нее были слезы.
Он помолчал. Поцеловал ее ладонь.
— Да, я не о том. Но я слышу тебя.
— Что ты слышишь?
Он молчал.
— Вспомнила, — вдруг опять заговорила Нина, — вот здесь у нас икона висела. Бабушка молилась, а я слушала — так всё непонятно было. «И усмири нам разжжение страстей»… Разжжение — дурацкое слово. Мне оно напоминало дрожжи, тесто, жужжащих пчел… Сережа, почему эта баба вошла и сразу нам всё испортила? Почему мы всё чаще всех раздражаем?
— Ты хочешь сказать… — начал он.
— Может, то, чем мы сейчас живем, все эти «Манон» и «кавалеры», это и есть «разжжение»? Как будто гальванизируем труп. Чувствуем, что не то, а сознаться боязно.
— Какой еще труп? — спросил он, хотя прекрасно понял ее, и вытащил руку из ее ладоней.
— Кончилась наша любовь, Сережа, кончилась! — с отчаянием заговорила она, и снова взяла его руки в свои. — И ты знаешь это. Это ужасно, я не хочу этого! И ты тоже! Скажи, что нам делать теперь?
Он всё молчал.
— Сережа! — слеза градом лились из ее глаз. — Неужели ты не понимаешь, что эта моя болезнь, и мой вечный страх смерти — это всё от этого?
— У всех всё кончается, — наконец тихо сказал Сергей. — Потому что это кончается всегда. Это даже нормально. Это не трагедия. Просто одни бросаются в поиски новой любви и вновь терпят фиаско, а другие стараются восстановить прежнюю в каком-то новом качестве…
— То есть, ты считаешь, что тот театр, который мы устраиваем друг перед другом — это «новое качество»?! — с горечью воскликнула Нина. — Да нам уже мало друг друга, нам уже нужны зрители!
— Зрители! — болезненно усмехнулся Сергей, сильно задетый. — И ты про это… Сама притащила меня в этот мерзкий подвал…
Он встал и с отчужденным лицом пошел к двери…

Возвращались в сумерках. Автобус был почти пустой.
— Ты вот напала на меня, — вдруг жалобно начал Сергей, — а у меня Вадька куда-то исчез, вторую неделю нет. Девушка там запутана.
— Вернется! — равнодушно ответила Нина. — Еще с пополнением!
— Хорошо бы, если так, а то я уж не на шутку…
— Хорошо?! — голос Нины неожиданно накалился. — Они же воспитывать ребенка не будут — студенты. Твоя Тамара — тоже, она одна. Значит, ты.
— Ну почему — мама. Она давно мечтает о внуке… — Сергей осекся.
— Пожалуй, я выйду на Пролетарской, зайду к Сорокиным, — тусклым голосом сообщила Нина и отвернулась к окну.
— Ну, прости, — Сергей дотронулся до ее плеча.
Она молчала.
— Ничего еще не произошло, а ты…! Ох, уж эти женщины!..
— Дедушка! — вдруг сказала она громко и засмеялась. На нее удивленно оглянулся старичок с первого сиденья.
— Ладно, можешь даже пожить у них, — подытожил Сергей, — от меня отдохнешь, да и вообще, в таких случаях расставания на пользу…

Наташа Сорокина, подруга Нины, в обнимку с детьми, пятилетней девочкой и трехлетними мальчиками-близнецами, сидели за нарядно накрытым столом и завороженно смотрели в сторону тахты, на которой лежала Нина.
— Типичный остеохондроз, — заключил Коля, муж Наташи, и вернулся к столу.
— А что это — остео… — осторожно спросила Нина, поднимаясь.
— Надо вешаться. На турнике висеть или шведской стенке. Или топиться. В грязевых ваннах, бассейнах. А самое лучшее — умирать с голоду, года два. — Коля с большим аппетитом накладывал себе на тарелку.
— Да хватит пугать! — возмутилась Наташа.
— В общем, неизлечимо, — заключил Коля, — если лечить. А если не лечить — проходит само. Загадочная болезнь…
— Значит, это не рак? – робко спросила Нина, тоже подсаживаясь к столу.
Дети захохотали, Нина, оглянувшись на них, тоже.
— Это не рак, — сказал Коля. – Опять что ли поссорились?
Нина виновато заулыбалась, а близнецы, зацепившись друг за друга указательными пальчиками, заорали:
— Мирись, мирись, и больше не дерись, а если будешь драться, я буду кусаться, а кусаться ни при чем, буду драться кирпичом, а кирпич сломается, дружба начинается!

IV
Нина шла за Сергеем по другой стороне улицы, выбирая момент, когда можно будет неожиданно возникнуть перед его взором. Подражая ему, забежала на остановку и стояла спиной, ожидая, что он увидит ее.
Но подошел трамвай, она обернулась — он, не заметив ее, уже был внутри. Она успела вскочить в другие двери.
Трамвай был полупустой. Она села на скамью и сзади, словно впервые увидев его, стала наблюдать за ним, как наблюдают за незнакомым человеком.
Люди входили и выходили, а она всё смотрела, смотрела…
Неожиданно Сергей встал и вышел.
Она бросилась за ним, но навстречу, в дверь, уже поднимались люди. Когда она с трудом пробралась сквозь толпу, он уже входил в подъезд.
Нина подошла и прочитала табличку: «Женское общежитие камвольного комбината». Постояла. Передернула плечами, как будто от холода, и медленно, словно сама себе не веря, открыла дверь.
— Этого хмыря так пропустили! — услышала она чей-то мальчишеский голос в полутьме большого, с кафельным полом, вестибюля.
— Этот по делу, — ответил ему сердито женский голос.
— Знаем мы эти дела! Каждый вечер тут ошивается.
Нина отпустила дверь. Она звучно захлопнулась.

— Иди отсюда! Надоеда! — продолжала сердиться вахтерша на паренька в яркой куртке и линялых джинсах. — Сказали тебе — не вернулась еще!
— А я точно знаю — сегодня должна!
— Сегодня-то еще не кончилось, иди и жди на улице!
— Это вам взяточка, бескорыстная, — вздохнул парень и высыпал на стол перед вахтершей горсть семечек. — Гривенник не дам, последний, — извлек он монету из семечек.
У ящика с письмами он остановился и тоже всыпал в одно из отделений горсть семечек. Открыв дверь, повернулся к вахтерше:
-Три, два, один, пуск! — и, явно преувеличивая силу дверной пружины, изобразил, что дверь его пулей вытолкнула на улицу.
Раздался визг тормозов. В кабине беззвучно матерился водитель.
Машина проехала. Парень покрутил головой по сторонам и медленно побрел по улице.
Впереди он увидел женщину, задумчиво бредущую по направлению к мосту. Это была Нина.

Женщин шесть-семь «Марин», настроенных одновременно тревожно и смешливо, сидели на стульях, расставленных вдоль стены красного уголка.
Сергей сидел напротив них, что-то как бы писал в записной книжке, рылся в карманах, ухитряясь при этом с непринуждённым видом, но, не выдавая себя, самым тщательным образом, с ног до головы, рассмотреть их.
Толстых, худых, старше двадцати пяти он отверг сразу, и в поле его зрения остались две: конопатенькая, но очень хорошенькая, «французистая», и полноватая, но свежая и яркая брюнетка.
Продолжая делать вид, что он не обращает внимание на тихо шушукающихся, изредка прыскающих девушек, он подошел к окну, и, глядя в него, погрузился в многозначительное молчание.
Потом сказал:
— Все свободны, — и быстро обернувшись к выбранным девушкам, добавил, — только вы и вы, пожалуйста, останьтесь.
И медленно пошел к ним.
Они переглянулись и встали ему навстречу.
Остальные девушки, опасливо оглянувшись, вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.
— Мне нужно знать, где сейчас находится Вадим Леонов? — глядя на них в упор, спросил Сергей.
Девушки, ошарашенные, опять переглянулись. Их вид красноречиво говорил, что это имя они слышат первый раз в жизни…

Нина стояла на каменном мосту, засунув руки глубоко в карманы и не отрывая тяжелого взгляда от воды. Лицо у нее было заплаканное.
Черная живая поверхность манила к себе. Она грудью легла на перила моста. И вдруг вздрогнула и оглянулась.
Перед ней внезапно, в свете фонаря, точно вырос из дождя, возник паренек, с взъерошенным белокурым чубом, и веснушчатой кожей, высвеченной электричеством почти до прозрачности.
Какое-то время он оторопело разглядывал ее: отрешенную, тревожную, высокомерную, в шляпе с волнистыми полями и в длинном, тихо развевающемся шарфе.
— Мадам! — наконец с трудом нашелся он. И вдруг картинно приложил обе руки к груди. — Мадам; пощадите меня! Я этого не вынесу!
Нина, не понимая, продолжала смотреть на него.
— Умоляю, успокойтесь! — бурно и уже весело продолжал парень. — Всё будет хорошо, я уверен! — Он подошел к изумленной Нине почти вплотную.
Она отвернулась от него и быстро пошла вперед.
Некоторое время он смотрел вслед удаляющейся поникшей фигурке.
Потом нагнал ее и взял за локоть:
— Я не могу оставить вас в таком состоянии!
— Да отстаньте вы от меня!
— Вы мне не верите?!
Нина бросила на него невольный взгляд: он стоял перед ней, невысокий, хрупкий, с глазами в золотистых ресницах, от природы, видимо, всегда смеющихся.
И пошла уже спокойнее.
— Сейчас шляпы в моде, да? — продолжал парень. — Ходите все такие неприступные, — он рукой обвел нимб вокруг своей головы и докончил, — наконец-то обрели зону безопасности, да?
Нина засмеялась.
— И смех у вас странный, смеетесь, как будто радуетесь.
Нина подумала.
— Ну да, радуюсь за вас.
— За меня?
— Так точно подметили про эти шляпы.
— Правда, точно?! — обрадовался он. — Хотите семечек? – полез он в карман.
— Спасибо, не хочу.
— Ну почему же?! Такие вкусные, крупные, жареные!
Нина опять смешливо фыркнула, остановилась и протянула ему ладонь.
— 0! Кажется, отходит, — выдохнул парень, насыпая ей семечек. — По-моему, вы хотели нырнуть туда?! — он показал пальцем на воду.
Нина удивленно посмотрела на него.
— Да нет, это я просто так… примеривалась… Смотрела и думала, ведь кто-то по-настоящему вот так стоял, а потом бултых туда.
— А с чего это вы стали так примериваться? Мне вот, может, хуже, чем вам, а в голову такое не приходит!
Нина снисходительно оглядела его с ног до головы.
— Сколько вам лет?
Парень наклонил голову к плечу и весь затаился в длинной паузе.
— А вам всё надо знать, да? Какое у меня образование, сколько зарабатываю…
— Да нет, не надо, — опять засмеялась Нина. — Но знаете ли вы, что есть несчастья, которые как бы не имеют права на существование, о них никому нельзя сказать — тебе всё равно не посочувствуют?
— Знаю! — живо воскликнул парень. — Например, алкоголик — хочется выпить до смерти, а попробуй, пожалуйся…
Они стояли, облокотившись на перила моста, грызли семечки, и ветер уносил скорлупки от них в сторону, к воде…

Из окна красного уголка было видно, как к общежитию подошла девушка с тоненькой фигуркой, до пояса окутанной золотистыми волосами и с большой сумкой через плечо. Из подъезда вышла другая, они увидели друг друга, обнялись, и о чем-то бурно заговорили.
— Осталась только одна Марина, — В комнату вошла комендантша. Сергей в ней был уже один. — Медведева. Она со своим мальчиком в кино пошла.
— В какой она комнате? Я завтра сам к ней зайду. — Сергей, не отрывая взгляда от окна, достал записную книжку.
— В 217. — Комендантша проследила за взглядом Сергея. — 0! Рожнова! Прибыла! — воскликнула она.- Тоже Марина, но вы сказали, эта вам не нужна. Она из роддома, помните? Видите, одна, без ребенка. А веселая, хоть бы хны! Лапшу сейчас этой на уши вешает, что у матери оставила…
Сергей удивленно слушал, рассматривая девушку внимательнее: во всей ее фигуре, движениях было что-то щемяще трогательное, открытое и грациозное.
— А может, и правда, у матери. Откуда вы знаете? — сказал он.
— Я это знаю так же точно, — комендантша уставилась на Сергея гипнотическим взглядом, — как знаю то, что никакой вы не следователь!
— Вы правы, я не следователь, — нимало не смутившись, ответил он. — Я – важняк!– и Сергей вынул из записной книжки и поднес теперь прямо к ее носу пропуск с фотографией своего устрашающего бородатого лица… — Речь идет о безопасности государства! Никому ни слова!

Нина и паренек медленно шли по проспекту. Крапал дождь…
— А у меня такой день странный, ничем не мог заняться, — тревожно-возбужденно бормотал он, — слонялся, слонялся по комнате, потом вдруг решил к другу пойти, вышел на улицу, тут же передумал, потом еще там в одно место, не дождался, ну, не важно… И вдруг — вы. Это судьба, — он посмотрел на нее. — Я сейчас вам всё расскажу… Нет, точно, вы мне посланы богом!
— Может, это вы мне посланы? — усмехнулась Нина.
— Это одно и то же!
— Да нет, молодой человек, разное. Если я вам послана, то я буду случаем в вашей жизни, а если вы мне, то наоборот.
Он мотнул головой, изображая, что это что-то слишком сложное.
— А быть нам одним случаем из одной жизни нельзя?
— У нас с вами не может быть одной жизни, — осекла она его. И опять ушла в себя.
— Это почему?
Нина не удостоила его ответом.
— Оби-и-идно!.. — погас он. Какое-то время шли молча.
— А вы не слышали о переселении душ? — заговорил он уже другим тоном, игривым и беспечным. — Может быть, в другой жизни мы с вами любили друг друга?
Нина тяжело вздохнула — лицо ее приобрело скучающее выражение.
— Да в другой, не в этой! Что вы всё так близко к сердцу принимаете? Делать предложение я вам пока не собираюсь!
— Где здесь троллейбусная остановка?
Парень махнул перед собой рукой и продолжал:
— Вы и забыли, как мы там вот так же гуляли по улицам, правда, по другим, и в других одеждах, и даже лица у нас — были другие, но это всё-таки были мы.
Он хотел было взять ее под руку, но она сердито увернулась.
— Нет, ты тогда была тоже другая, — вздохнул парень, — всё смеялась, ласковая была… — Но свою руку он покорно опустил.
Нине стало жалко его.
— И что ж там дальше случилось? — спросила она.
Он подумал.
— Нас разлучила война, — сказал он на полном серьезе, — мы чувствовали, что мы погибнем, — он неожиданно остановился и встал перед Ниной. — И перед тем, как навсегда расстаться, мы успели договорить о свидании в этой жизни…
Его глаза были полны детского мистического ужаса.
Нине передалось его настроение.
— Мы договорились встретиться на этом мосту, — он кивнул в сторону таинственно громоздящегося моста, — в двадцать первом веке, в первом году третьего тысячелетия, семнадцатого октября, в девятнадцать ноль-ноль…
Он посмотрел на свои часы.
— Извини, я немного опоздал, но я ведь и там всегда опаздывал.
— Ну, вы артист! — отшатнулась от него Нина. Оглянулась. — Куда вы меня завели?
— Пойдемте куда-нибудь в кафе, — опять взял он ее под руку. — Посидим! У меня получка как раз! — Он подбросил и поймал свой гривенник.
— Я замужем! — объявила Нина. — Мне надо домой!
— Вот негодяйка! — ударил он кулаком по своей ладони. — Не дождалась меня!
— Просто вы, наверное, так много прожили жизней, что все их перепутали! — сквозь смех выдавила она.
— Да? — он опять подумал, созерцая, как она давится от смеха. — Хорошо, другой вариант: я был вашим отцом, а вы моей дочерью…
— Ха-ха-ха!
— Ведь вы, мадам, как непослушная и капризная девочка. Заблудились, плачете. А я вас нашел. А ну, руку! — Он властно взял ее за руку и повел за собой.
Она вырвалась и опять оглянулась: бульвар был пуст — ни такси, ни троллейбуса.
— У-у-у! как страшно, — опять стал придуриваться парень, как бы воспроизводя вслух мысли Нины. — Сейчас он меня убьет! Нет, хуже, обворует, нет, еще хуже, изнасилует!
— Как вам не стыдно!
— А как вам не стыдно во всем этом меня подозревать? Я же читаю мысли! Пойдемте лучше ко мне — это недалеко.
— Где же здесь остановка?! — заметалась Нина по мостовой. Увидела желтое такси и отчаянно замахала рукой.
— Кутить, так кутить! — согласился парень и звучно свистнул.
Такси остановилось. Он роскошным движением открыл дверцу. Нина поспешно села и потянула дверцу к себе.
— Мадам, но позвольте?! — парень обескуражено развел руками.
— Быстрее! — приказала Нина шоферу. — Да куда вы?! — воскликнула она, увидев, что он разворачивается на бульвар. – Мне прямо!
— Я в центр, — объявил шофер, — думал, вам по пути.
— Господи, ну до остановки!

По лестнице общежития Сергей спускался один.
И вдруг он увидел Рожнову, которая появилась на лестничной площадке и быстро стала подниматься вверх навстречу ему. Проскользнула мимо, обдав его улыбчивым и заинтересованным взглядом.
Сергей тоже невольно оглянулся ей вслед…

Дождь становился сильнее.
Нина стояла у перекрестка и высматривала машину.
Когда такси появилось, она отчаянно замахала рукой и побежала. Но вдруг остановилась. По другой стороне улицы быстрой неуклюжей походкой шел высокий, некрасивый юноша, в темноте ступая сандалетами прямо в лужи.
— Вадим! — крикнула Нина и бросилась за ним вдогонку.
Машина, не дожидаясь развязки, нетерпеливо рванулось с места.
— Вадик! — еще раз крикнула она, но ее голос потонул в оглушительном лязге пустого трамвая, который пронесся мимо нее.
Она перебежала улицу и оцепенела:
с другой стороны перекрестка к этому же месту подходил уже знакомый ей паренек. Он поднял на нее глаза.
— По какому праву вы меня преследуете?! — вспыхнула Нина.
— Я? – Парень даже растерялся. — По-моему, это вы меня преследуете, я у своего дома.
Нина оглянулась. Вадима нигде не было.
Он сидел в трамвае на последнем сиденье и оглядывался на удаляющиеся от него фигурки…
— Всё из-за вас! — буркнула Нина, не обнаружив юноши.
— Здрасьте-мордасти! Я виноват! – обиделся парень. — Сами всех пугаете, шатаетесь тут, как призрак… отца Гамлета!
Нина не выдержала и засмеялась.
— То бегом, то пешком, то сто метров на тачке!
Она уже хохотала…
…Прячась от дождя, они встали под козырек его подъезда. Нина прицельно смотрела, не едет ли подходящая «тачка». Он изредка выбегал «голосовать».
— Горло… — поморщился он, возвращаясь. — Глотать уже больно.
— Да вы идите, — Нина чувствовала себя виноватой.
— От судьбы не уйдешь! Нет, это нечестно, здесь за стеной, — он показал на черное окно над головой, — есть горячий чай, моя тетя Таня, всегда стоящая на страже добродетели, а мы торчим здесь… Примериваемся! — Парень стоял и грыз ногти.
— Вы лучше семечки грызите, — сердобольно предложила Нина.
— О! Для этого ведь и купил, — он полез в карман.
— Тачка! — радостно воскликнула Нина.
Он выбежал на мостовую и свистнул.
Машина замедлила ход.
— Как вас зовут? — повернулась Нина к пареньку.
— Юрий, — ответил он.
— Нина, — она протянула ему руку. И вдруг вспомнила. — Ой, вы же мне что-то хотели рассказать!
Шофер открыл дверцу.
— Я верю, у вас всё будет хорошо, — заключила она, усаживаясь в машину.
— Без вас ничего хорошего у меня уже не будет, — ностальгически вздохнул он.
В машине Нина повернулась к заднему стеклу.
И в свете уличных фонарей, увидела удаляющуюся тонкую мальчишескую фигурку с простертыми к ней руками. Потом руки и голова у фигурки бессильно упали, и так она и застыла, поникшая, в неподвижности, посреди шоссе под проливным дождем.
И Нина в бессильном отчаянии ударила кулаком по кожаному дивану.

По телевизору в аналитической программе в связи с благополучным подъемом «Курска» показывали «специальный репортаж» о подводном флоте России. То, о чем говорил репортер, ударяло в самое сердце Сергея, хотя и не было для него новостью. Он даже не мог смотреть на экран – опрокинулся на тахту и так лежал, глядя в потолок. До него долетал лишь голос репортера.
— Эта, не имеющая в мире аналогов подводная лодка с титановым корпусом, должна была стать флагманом нашего атомного подводного флота. Ни Америка, ни какая другая страна десятилетия не могла бы располагать чем-то подобным, как уже более 20 лет никому не удается создать аналог нашей знаменитой титановой «Барракуды». И вот вы видите, как этот недостроенный флагман, далеко опережавший «Курск» по своим характеристикам и уже стоивший нашим налогоплательщикам не один миллиард долларов, разрезается на части… Зрелище не для слабонервных!

— Это правда, — сказал вслух Сергей и, не поднимаясь, пультом выключил телевизор. Закрыл глаза и так и остался неподвижно лежать на тахте со спущенными на пол ногами…

— Ты что такой? – спросила Ксения Ивановна у сына.
Они в ее комнате пили чай с пирожными. Перед ними на столе лежала груда фотографий и незаконченная рукопись: «Лепестки моих воспоминаний».
— Какой такой? Всё о’кей, мама! Знаешь это хорошее русское слово «о’кей»? Вроде как икота: «о’кей», «о’кей»!
Ксения Ивановна растерянно покосилась на сына, но далее расспрашивать не решилась. Только спросила:
— Тамара не звонила?
— Звонила. Ничего нового, — уже другим тоном ответил он.
— Может, в милицию обратиться, в угол-розыск? — наивно сказала мать.
— Я сам «угол — розыск», — мрачно усмехнулся Сергей. — Найдем.
— Эклеры свежайшие, — пододвинула пирожницу к сыну Ксения Ивановна. — Ешь… А Нина надолго в командировке? — Она на миг прижалась к плечу сына. — Мне так хорошо, когда ты ко мне заходишь, а ее нет.
— Да неясно пока. Смотря, сколько там групп набралось, — невнятно ответил Сергей и стал перебирать снимки.
— Не люблю я ее, эгоистку, прости меня, грешную… — Она погладила рукопись. — Так хочется скорее дописать, даже руки дрожат от нетерпения.
— А вспомни, как я тебя уговаривал!
— Так я тебя послушалась!…Красивая я была молодая? — Ксения Ивановна любовно разглаживала какой-то снимок. — Ну почему я всегда понимала, что нельзя жить для себя? Господи, как больно было мне, когда я поняла, что остаюсь без мужа, как унизительно! Он оказался мелким, никчемным человеком… Но по поводу, должен ты родиться или нет, у меня не было никаких сомнений.
Сергей встал.
— Сережа, ты что, что?.. Не рад, что я дала тебе жизнь?
— Ну что ты, мама! — он сел опять. — Ты всегда это так смешно спрашиваешь, как будто можно что-то изменить.
— А ты так смешно говоришь, как будто хочешь, чтобы было не так.
— Просто я до сих пор не могу понять, как это случилось, почему у нас всё повторяется: деды пережили разруху, вы пережили разруху, теперь – мы… рос без отца, теперь мой сын растет без отца — как в каком-то порочном кругу…
Сергей смотрел на фотографии: он и Тамара, а между ними мальчик пяти лет…

Окно в комнате Ксении Ивановны было ярко освещено. И с улицы в нем отчетливо можно было разглядеть двоих: Сергея, сидящего за столом, и хрупкую фигурку матери, обнимающую его сзади, за шею.
Нина, уже рассчитавшись с шофером, но, не выходя из такси, какое-то время смотрела вверх, на окно:
— Едем дальше, на Пролетарскую, — вдруг сказала она и захлопнула за собой дверцу.
Шофер круто развернул машину…

— …И представляешь, он исчезает в стенах женского общежития камвольного комбината, — с трагическим пафосом закончила Нина, убирая со стола грязную посуду.
Ужин окончился. Дети, готовясь ко сну, в пижамах, сновали из комнаты в комнату, завершали дневные дела.
Наташа докармливала из ложечки одного из близнецов, который сидел перед ней с перевязанным ухом.
— А что такое «камвольный»? — после длительной паузы спросила она.
— Тебя это больше всего волнует?
— Да забыть и наплевать! Ничего не было! Живи пока у меня, так скорее разберетесь. С ним посидишь, — Наташа кивнула на ребенка. — А то на работе меня уже видеть не могут из-за этих больничных. Сейчас вот Мишка, через три дня Антон, а потом Катька, как по расписанию.
— Еще свекровь раздражает, — подхватила Нина, — видеть ее не могу!
— А я бы на любую согласилась, самую завалящуюся.
— Да! И сидела бы она целыми днями и печатала свои мемуары.
— Мемуары?! — изумилась Наташа.
— Это что! Она, например, день и ночь заставляет всех суп есть, а сама только пирожные лопает и бутерброды.
— Прелесть! — засмеялась Наташа и сняла салфетку с шеи сына.
— Поели? — Нина достала из сумки большую конфету. — На! — и протянула ребенку.
— Балуешь ты их! — озабоченно наморщилась Наташа.
Некоторое время они обе смотрели, как малыш вожделенно разворачивал конфету, как со всех сторон разглядывал ее, а потом, с вызовом посмотрев на женщин, целиком положил в рот.
— Наташа, а почему дети ногти грызут? — очнулась Нина.
— Разве у меня грызут?
— Ну, вообще?
— Дефицит любви! Грудь рано отняли, соску не дают, не ласкают. — Наташа кивнула на стеллаж с книгами. — Почитай, тебе надо!
Она сняла мальчика со стула и поцеловала его.
— Мне так стыдно перед тобой, — горестно воскликнула Нина, наблюдая за ней, — почему я раньше тебе не помогала?!
— Значит, остаешься?! — радостно сказала Наташа. — А ему мы пошлем письмо! Он тебя как зовет, Нинон Леско? Слушай!
Кавалер де Грйе! Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной, в себе не властной,
Сладострастной своей Манон…
Долг и честь, Кавалер, — условность.
Дай вам бог — целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность…

V
-… Процесс акционирования всего нашего производства должен происходить в три этапа…
Сергей сидел в углу кабинета и не слушал ни докладчика, ни сидящую рядом блондинку.
— Мужчина стрелец, несмотря на веселый, добродушный нрав, всегда томится тоской по недосягаемому… — читала ему она.
— Это вы про кого? — повернулся к ним мужчина, сидящий впереди. Сергей с мрачной усмешкой показал на себя большим пальцем.
— … земля кажется ему мала, он не знает, чего он хочет…
— Товарищи! — укоризненно обратился к ним председатель. – Господа!
Все замерли, как школьники. Сергей озабоченно посмотрел на часы и встал.
— Я предлагаю раздать каждому по кусочку титана и по слитку золота и разойтись, — сказал он и пошел в тишине к выходу…

Он шел по полутемному коридору общежития, изредка посматривая на номера на дверях. Увидел нужный и постучал.
— Можно, — раздалось из-за двери.
На Сергея удивленно смотрели две молодые женщины.
— Мне нужна Марина Медведева.
Женщины переглянулись, одна почему-то прыснула.
— Ее нет, — ответила она. — А что ей передать?
— А когда она будет?
Женщины опять смешливо переглянулись.
— Через час-два, — неуверенно сказала вторая.
— Скажите, чтобы никуда не уходила, я ее буду ждать, — строго приказал Сергей, выходя из комнаты.
— А кто вы ей будете? — лукаво крикнула вслед первая.
— Дядя! Из Лондона! — огрызнулся он. — Приехал делить наследство.

Когда Сергей вышел на улицу, он сразу увидел Рожнову.
Ей не давал сойти с крыльца белокурый паренек в яркой куртке: только она пыталась его обойти, как он легко перемещался в ее сторону и опять вставал перед ней.
Завидев Сергея, она обратила к нему умоляющий взгляд.
— Здравствуйте, Марина, — неожиданно для себя ласково улыбнулся он ей и протянул руку, таким образом протягивая «руку помощи».
— Здравствуйте! – удивленно и радостно воскликнула она.
Паренек стоял совсем рядом и смотрел на них так, словно она сейчас будет представлять Сергею и его.
Но Марина надменно бросила ему «адью» и, взяв Сергея под руку, повела его вперед.
— Прилип, как банный лист, — проворчала она тихо, видимо, в адрес паренька.
Сергей невольно оглянулся.
Тот продолжал стоять в прежней позе, засунув руки в карманы, и провожал их открытым, удивленным, детским взглядом.
— Вы меня должны выручить до конца, — оживленно продолжала Марина. — Сегодня вы меня, а завтра я вас, ладно?
Она остановилась у телефона-автомата, вставила карточку и, набирая номер, объяснила:
— Сейчас позовете мужским голосом… — И тут же засмеялась. — Конечно, не женским… — Осеклась, слушая гудки, готовая тут же передать трубку Сергею. — Никого… Странно.
Повесила трубку.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
— Сергей! — наконец, опомнившись, протянул он ей руку снова.
— Сергей — это «высокочтимый», похоже! — засмеялась она его высокому росту. — А откуда вы меня знаете?
— Я вас не знаю, — улыбнулся Сергей. — Вы не хотите пока пообедать, я тоже жду.
— Только я пить не буду, ладно? — откликнулась она. — Вы не обидитесь? А то подумаете, что я динамистка какая-нибудь!
Сергей засмеялся ее откровенности и простодушию…

Нина сидела на скамейке во дворе дома, где жила Наташа и читала книгу «Мир невротика».
Но вот она отвлеклась от книги и о чем-то задумалась.
Из-за кустов раздался рев. Нина вздрогнула и побежала туда.
— Ты чего испугался? — обнимала она плачущего Мишку. — Это гусеница! Она хорошая! Пушистая, красивая, смотри, как изгибается…
Мишка затих, наблюдая за гусеницей, ползущей по травинке.
— Дурачок, не надо ничего бояться, — тихо приговаривала Нина, — всё в мире любит тебя. Видишь, солнышко, оно тебя греет. А вон какой цветочек — .это чтобы твои глазки обрадовались. А эта травка — чтоб ножкам было мягко ступать…
— А это? — Мишка опасливо потыкал пальцем в сторону жука-стригуна.
— Так он смешной! Это — чтоб ты улыбался.
Мишка неуверенно заулыбался, но потом опять нахмурился.
— Тогда ухо зачем болит?
— Ухо? — Нина озадаченно помолчала. — А если бы оно не заболело, — опять вдохновилась она, — тебе бы пришлось пойти в детский сад. А как тебе лучше — со мной или в детский сад?
В голове Мишки происходили какие-то сложные мыслительные процессы, наконец, он сказал сурово:
— Тогда покупай мороженое!

Сергей и Марина сидели за столиком у окна. Марина смотрелась в зеркальце. Что-то стерла с лица платочком — из него выпала семечка.
— А где у вас мама? — неуклюже приступил к разговору Сергей.
— Какие у вас заходы! — расхохоталась она. — Давайте о чем-нибудь интересном. — Она подобрала семечку и осторожно прикусила ее белыми зубами. — Вы страшные истории любите? Знаете про таксиста, которого ночью остановила девушка в белом? Нет? — обрадовалась она.
— Я другую знаю! — невольно вырвалось у Сергея. – Похлеще.
Подошел официант с подносом, и они замолчали. Наконец, он ушел.
— Ну, давайте, — поощрила она Сергея.
— Поедим сначала.
— А то вдруг аппетит потеряем, да? — засмеялась она.
— Весь ужас моей страшной истории состоит как раз в том, что никто не теряет при этом аппетит. Псу под хвост идет жизнь огромной страны, а аппетит никто не теряет, представляете?
— Вкусно! — оценила она отбивную, не поняв и не оценив его аллегорий.
— Любите вкусное? – усмехнулся он.
— Кто ж не любит, вы?
— Я. Так жить свободнее, одной зависимостью меньше. Чтобы терять было нечего.
— Кашу любите, борщ? — Марина сострадательно смотрела на него.
Сергей не выдержал и громко засмеялся.
— Чего? — тоже засмеялась она. — Думаете, я вас не понимаю? Я тоже хочу ни от чего не зависеть. Конечно, сейчас… — она опять поморщилась. — Это общежитие, работа вредная, видите, — она протянула ему свои руки, — экзема началась! От этих удобрений. Мы сажаем цветы на газонах. Но всё равно не то, что было дома. Там вообще… Как вспомню… Отец вечно пьяный, мать орет, на танцах сплошной мат! Бр-р-р-р… — Марина передернулась. — Ничего, оттуда вырвалась и отсюда вырвусь. Я такая! — И она тряхнула кудрями. — У меня уже есть план. Самое лучшее — фиктивный брак…
Сергей смотрел на Марину, и у него всё тягостнее становилось на душе.
— Вы не знаете, сколько он стоит в Москве? — спросила она.
— Что стоит? — не понял он.
— Фиктивный брак! Правда, я могу только в долг. Ой, мы еще должны позвонить…
Она вскочила и вышла в холл кафе. Он пошел следом.

Быстро набрав номер и послушав, она протянула ему трубку:
— Попросите Вадима! — прошептала она.
— Вадима? — тоже шепотом оторопело спросил он.
— Алло, алло! — донеслось женское из трубки.
— Тамара, это ты?.. Привет, — слабым голосом сказал он. — Вадька вернулся? — Какое-то время он, не сводя взгляда с Марины, слушал, что ему говорили по телефону. — Когда?..
Марина смотрела на него, округлив глаза.
— Вы его отец? — озарила ее догадка. — А я-то гадаю, на кого вы похожи!
— Значит, отсыпается? — усмехнулся в трубку Сергей.
— Пусть спит, — замахала руками Марина. — Я потом позвоню. – И, сильно озадаченная. тактично отошла в сторону.
— Зайду, через час-два, — сказал в трубку Сергей. — Тут ошеломляющие новости…

Нина с Мишкой шли по улице, на ходу уплетая мороженое.
— Ура! — вдруг раздался детский крик, и на Мишку с объятиями и поцелуями набросились брат и сестра.
Нина оглянулась.
К ним, вся увешанная покупками, подходила Наташа.
— Не умерли без нас? — осведомилась она.
— Наоборот, у нас температура спала! — доложила Нина.
— Молодцы! Хочешь теперь, отдохни, погуляй одна!

Нина медленно брела по улицам старого города, разглядывая витрины, останавливаясь у афиш.
Прошла мимо маленького кафе, за окном которого сидели Сергей и Марина и, не заметив их, остановилась у фруктового ларька…

… — Так вы все-таки меня искали! — констатировала Марина, доедая мороженое. — Вадька что ли подослал? Чего это он? — терялась она в догадках. — И вы тоже не по-человечески… инкогнито!
Сергей сидел совершенно потрясенный и думал о своем.
— Почему вы оставили ребенка в роддоме? — наконец тихо спросил он.
На лице Марины одно за другим пробежало десяток выражений: испуг, негодование, разочарование, отчаяние…
— Да какая я мать, какая? — со слезами на глазах заговорила она. — Вы же видите меня всю, насквозь!
— Предположим, — выдавил Сергей. — Но ведь вы не одна…
— В том-то и дело, что одна! — перебила она его. — Одна-одинешенька! А он… такой бесперспективный! Детский сад! Обнять и заплакать!
— Но у него есть мать, отец, которые помогут.
— Да нет у него никого! Откуда вы его знаете? — изумленно спросила Марина.
— Кого знаю — Вадима? — ничего не понимал Сергей.
— Да при чем тут Вадим?!
— Вы считаете — не при чем?!
Марина вскинула голову.
— Да мы с Вадькой познакомились, когда я уже! Но совсем-совсем не было видно! У меня до самого конца почти не было видно! А девчонка крупная родилась — три сто… Разве он вам всего не рассказал?
— Не рассказал, — мрачно ответил Сергей.
— Короче, влипла я, по глупости, терпеть его не могу! А Вадик выручил меня. Обещал в тайне держать, — она вопросительно посмотрела на Сергея. — Ничего не понимаю!
— Чем же он вас выручил?
— Мне так страшно было. Я ничего не знала, что делать, как, а у него такие связи…
— Связи?!
— Ага! Юриста нашел — поговорил. Нашел роддом подальше от города, знаете поселок «Победа»? А сам у каких-то ваших родственников там жил… Пока операция «ы» благополучно не закончилась, — с грустной улыбкой подытожила Марина, но тут же возразила себе. — Нет, ни на кого нельзя положиться! Я так ему верила…
— Может, вам еще что-нибудь заказать? — Сергей увидел, как она стала есть хлеб, оставшийся после обеда.
— Спасибо, не надо. Это не голод, — положила она хлеб обратно, — это нервы… А я чувствую, что-то неладное в общаге. Девчонки косятся на меня, шушукаются, я спрашиваю, вы чего, а они мне с понтом: ходит следователь, ищет преступницу по имени «Марина». Это вы, да?
— Да не вас я искал! — поморщился Сергей.
— А кого же? — усмехнулась Марина.
— А Вадим не предлагал вам всё сделать по-человечески? — спросил он после паузы.
— Как в кино? — встрепенулась Марина. — Руку и сердце, да? Усыновить, да? Нет, не предлагал. Уж не за этим ли он вас подослал? — и Марина, обняв свою сумочку, приготовилась встать и уйти.
— Нет, не за этим. Да подождите! — потребовал Сергей. — У ребенка ведь есть отец. А вдруг он не такой уж «бесперспективный»? Хотите, я с ним поговорю, помогу, если надо. Может, всё можно еще уладить?
— Что уладить? — ужаснулась Марина. — Что?! Я уже всё уладила — без вас! По закону! Чего вы тут возникли? — Она вскочила из-за столика и бросилась бежать.
Сергей остался сидеть неподвижно.
Боковым зрением, из окна, он видел, как Марина металась около телефонной будки, остановила какого-то старика, сунула ему трубку.
А потом что-то долго и гневно говорила по телефону…

Неподвижно и обреченно Нина стояла около обшарпанной двери на первом этаже, поглядывая на входную дверь в подъезде, словно кого-то ждала оттуда. К груди она прижимала два пакета с фруктами.
Вдруг раздались чьи-то торопливые шаги — в подъезд вбежали двое мальчишек, для Нины это был как сигнал, она нажала кнопку звонка.
Дверь распахнулась; на пороге стоял Юрий — клетчатая рубашка навыпуск, в руках что-то мокрое, видимо, он стирал.
— Здравствуй, — выдохнула Нина, — Я на секунду. Как ваше горло? Все-таки из-за меня… — И она протянула ему пакеты. — Вот, витамины. А инжир надо с теплым молоком.
Он неловко принял всё, несколько яблок выкатилось, они стали поднимать их. Наконец он выпрямился, дурашливо потряс головой и словно пришел в себя. Улыбнулся своей отважной, мальчишеской улыбкой:
— Проходите, мадам, — и пнул ногой дверь комнаты.
Там почти ничего не было: тахта, кресло, журнальный столик.
— Здесь жил и работал великий инкассатор современности Юрии Ковалев, — обвел он комнату рукой.
Нина, пораженная знакомым оборотом, обернулась к нему.
— Я снимаю эту комнату, — не понял он ее взгляда. — Садись, Нинка, Нинка… я так рад!

Нина, сидя в кресле, рассматривала стены, облепленные лентами, в которые запечатывают пачки денег, с умопомрачительными цифрами сумм.
— Мешками носите? Не завидно?
— Чего нет, того нет. — Он разливал кофе.
— Понимаешь, — сбивчиво продолжала Нина, — мне показалось неблагодарным… ты в тот вечер так утешил меня… И вот я…
Он внимательно слушал, наклонив голову.
— … Тоже решила утешить меня? — весело закончил он. — Давай! — И очень удобно расположился на тахте, всем своим видом изображая свою готовность слушать ее.
Она с трудом подавила смех.
— Ты такой живой… Знаешь, я сама удивляюсь, как много я думала о тебе, — заговорила она. — Я даже представить не могла, что захочу зайти к тебе в гости!
— Ничего себе! Я тут весь расположился, растаял, рассиропился, жду слова утешения и что же?!
Нина засмеялась, а потом сказала удивленно:
— Честно говоря, я не помню, когда я последний раз утешала кого-нибудь. В основном, я сама плачусь. А правда, что у тебя?
— Ничего! — несколько издевательски улыбаясь, пожал он плечами.
— Ты ведешь себя как человек, который, скрывая боль, слишком весело шутит или слишком громко говорит. Это у тебя комплекс какой-то, да?
— Все, утешила — можно спокойно стреляться!
— Да ты что?! Надо, наоборот — освобождаться!
— Как?
— Да много всяких средств.
— Ты случайно не захватила? — И он лукаво показал на сумочку.
— Могу принести, — засмеялась она, — книг по психологии. Все узнаешь о себе — так интересно, я сама сейчас читаю. — И продолжала вдохновенно. — Комплексы возникают, когда нас не любят родители, вернее, не принимают, ну, допустим, они недовольны, что ты родился слабеньким или крикливым, или там слишком подвижным. И тогда душа наша не успокоится, пока кто-то однажды не примет нас, какие мы есть, со всеми потрохами!
— В таком случае моя никогда не успокоится, — тяжело вздохнул он и потупил глаза.
Помолчали.
— Конечно, на это нельзя рассчитывать, — сказала Нина. — Надежнее другой выход: самому принять кого-нибудь. Точнее, полюбить, только по-настоящему.
— Нет, сам я тоже не могу — это отрезано. Была одна.
— Смешной! У тебя всё — впереди.
— Не надо!
— Почему?
Он опять погрузился в свою долгую паузу.
— Ну, этого я тебе не могу сказать, — наконец поднял он голову.
— Скажи! — простодушно настаивала она.
— Нинка, ну ты же не маленькая, ты же знаешь, почему женщины бросают мужчин. — Он отвернулся.
— А! — озадаченно протянула она.
— Ну вот! — развел он руками и весь поник. — Так что к этому мосту я пошел не семечки щелкать… Ты мне помешала.
— Как странно, — прошептала Нина, и в порыве сильнейшего сострадания взяла его руки в свои. — Так ты тогда об этом хотел рассказать!
Он молчал и, не глядя на нее, гладил ее пальцы.
Нине становилось всё больше не по себе. Она осторожно выпростала руку и встала. Он тоже.
— Ты не уйдешь, — вдруг с какой-то отчаянной властностью сказал он и поцеловал ее в губы.
— Посмотри, — она подняла руку к его макушке и провела ладонью к своей голове, они были одинакового роста, — ты еще даже не вырос. Сколько тебе лет?
— Двадцать один.
— А мне тридцать два.
— Да?! Ты хорошо сохранилась.
— Может, потому что не жила…. Но ты не понял, что я сказала…
Но он уже не слушал ее. Подошёл к двери и закрыл ее на ключ. Потом задвинул шторы.
Она молча смотрела за его движениями.
Он подошел к ней и опять поцеловал. По его лицу блуждала с трудом скрываемая победоносная улыбка.
Нина увидела ее и тоже заулыбалась, словно разгадала его какой-то тайный замысел…

В красивой, нарядной и взволнованной женщине, которая распахнула дверь перед Сергеем, трудно было узнать Тамару: как будто она только что собралась на праздник или вернулась с него.
— Я же умоляла, не вмешивайся, — с порога простонала она. — Эта девочка сейчас звонила — Вадька в истерике.
На столе на кухне стояли пустые бутылки от каких-то сладких вин, темные лужи на полу и разводы на раковине.
Сергей повел носом.
— Он схватил бутылку рома и пытался пить его прямо из горла. Я отнимать — он ни в какую. Сильный, как медведь. Я перевернула бутылку в его руках — и вот… — Тамара тряпкой стала вытирать лужи с пола. — Какой-то кошмар. Ничего подобного с ним никогда не было. Так ты представляешь, вылил одну бутылку — и за другой. Весь мой праздничный запас. Плачет, хохочет, ничего, говорит, отец расплатится! Расплатишься? — разогнулась она. — На – тысячу двести рэ?
— Почему ты не позвонила мне вечером, сразу, как он вернулся? — возмущенно спросил Сергей.
— Потому что я сама только что вернулась — вхожу, он дрыхнет без задних ног, и тут же твой звонок.
— Интересно, — изумился Сергей, — а где же ты была?
— Что за глупые вопросы?! — огрызнулась Тамара.
— То «все обормоты», то по ночам шляется, — Сергей ворча вышел из кухни.
Сын плашмя лежал на тахте.
-У меня один только вопрос, — стоя над ним, — сказал Сергей. — Чувствуешь ли ты себя участником грязного дела? Практически — преступления?
Вадим резко поднялся и сел.
— Может, назовешь и состав преступления?
— Ты лишил ребенка матери. Я уже молчу о самой матери, которая на краю пропасти — и ты — тот человек, который помогал ей идти к ней.
— Нет, не чувствую, — спокойно сказал сын. — А можно мне тебе задать тоже один вопрос?
Сергей удивленно поднял брови.
— Чувствуешь ли ты себя участником другого преступления, а именно: ради какой-то красивой куклы ты отказался от своего ребенка и тем самым его мать толкнул к пропасти?

Тамара на кухне прислушалась к диалогу:
— Говоруны! — прокомментировала она. — Один другого хлеще.
Мимо нее по коридору прошел Сергей и, хлопнув дверью, вышел из квартиры.
Тамара тупо продолжала отжимать тряпку от вина…

Их одежда комом лежала у тахты. Нина поцеловала Юрия в глаза.
— Чего ты меня… как покойника?! — и он, по-прежнему улыбаясь, тоже поцеловал ее.
— Как ребенка!
— Негодяйка! Думаешь, мужчину не обижает — такое сравнение?!
— Ты все время вот так смеёшься? — спросила она, — перегибаясь через него и поднимая с пола сорочку.
— А что — тебе не нравится?
— Наоборот, нравится, и даже очень. И весь ты такой теплый, легкий, как… солнечный луч, — она опять обняла его. — И всё ты мне наврал про себя! Зачем?
Он подумал, пожал плечами.
— Нечаянно вышло. Вижу, человек мучается — всё про комплексы да про комплексы! Ну как мне было тебя уговорить?
— Ты серьезно?! – отпрянула она от него.
— Разве ты не за этим пришла? — Он смотрел насмешливо и нагловато. Она ничего не ответила и отвёрнулась.
— Лично мне эти игрушки… — Он потянулся, встал и тоже начал одеваться.
— Тебе было со мной плохо? — тихо спросила Нина.
— Да брось ты!.. У меня другие проблемы, понимаешь? Давай быстрее, опаздываю. И он вышел из комнаты.
— Деловой! — чуть не плача, усмехнулась ему вслед Нина.

Когда он вошёл, уже в куртке, она еще не оделась — не могла справиться с молнией в платье. Так и стояла перед ним, полуодетая, бессильно опустив руки.
Он какое-то время смотрел на нее недоуменно, казалось, забыл о ее существовании. Но вдруг словно завеса опала с его лица.
— Кто это здесь стоит, такой грустненький, хорошенький… — Он подошел и поцеловал ее.
Она всхлипнула и заплакала навзрыд.
— Моя маленькая, моя девочка, ну что ты?! Нинка, дурочка…
— Какой-то кошмар, я ничего не пойму, ничего, — сквозь слезы твердила она, целуя его лицо, шею, волосы. — Зачем это все со мной? Мне это совсем не нужно! Ну, совсем, совсем не нужно…

Войдя в квартиру, Сергей сразу посмотрел на вешалку, не появился ли плащ Нины — все плечики висели свободные, только рядом болтался ее легкий шелковый халатик. Он снял плащ и медленно и осторожно повесил его на халат…

В своей комнате он минуту постоял в глубоком размышлении, затем подошел к секретеру, достал коробку с лекарствами, и на одной таблетке из какого-то пузырька стал размеренно бросать себе в рот.
Вдруг в дверь постучали.
Он поспешно сунул пузырек в секретер и захлопнул его.
Дверь отворилась и вошла мать.
— Сережа, звонили с Нининой работы. Интересовались ее здоровьем…
— Ты извини, я лягу, — проговорил Сергей, укладываясь на тахту.
— Она не в командировке! – с ужасом продолжала Ксения Ивановна, подсаживаясь к нему. — И не надо мне ничего объяснять! Я — что – глупая, глупая? Этот ее ненормальный обморок, и это внезапное исчезновение… Сережа, знаешь, почему она не оставляет ребенка? Потому что она не любит тебя! Я ей всё скажу, когда она вернется из больницы! Как она смеет…
— Что за вздор?! Какой ребенок? — не на шутку возмутился Сергей. — Мама? Если ты хоть немного любишь меня…
— Именно потому, что я люблю тебя!
— Да не любишь ты меня, — вдруг тихо сказал он. — Один я, один…
Сергей повернулся к стене и закрыл глаза.
В комнате наступила тишина.
— Как страшно, — наконец проговорила потрясенная мать. — Как будто я потеряла сына.
— Ты меня уже давно потеряла, — равнодушно ответил он. – Да и все давно потеряли всех.
Она смотрела на него, ожидая дальнейших разъяснений, но он молчал.
— Как же так? — снова растерянно заговорила она. — Я всю жизнь тебе отдала, всю себя, но я всем доказала, а ему в первую очередь…
— Вот-вот, — перебил он ее, — я был всего лишь твоим «доказательством», а сам я, моя душа — тебя не интересовали. Я должен был поступать так, как хотела этого ты: есть первое, которое ненавидел, получать пятерки, которые нужны были только тебе, дружить с теми, кого выбирала ты… Постепенно я привык угождать всем, не только тебе, и в конце концов я забыл, кто я, зачем я, чей я, я потерял себя, свое лицо. Я стал актером, разыгрывающим роли. Сейчас я играю роль любящего сына. Но меня здесь нет, ты поняла?!
— Господи! — всплеснула мать руками и заговорила быстро-быстро, — но все дети не любят есть, не хотят учиться — и родители их тянут…
— Ладно, мама, — он положил ей на руку свою ладонь, — я принял снотворное… Иди, — и он опять закрыл глаза.
Ксения Ивановна продолжала сидеть, и по лицу ее катились слезы.
— И я во всем виновата?.. А знаешь, Сережа, я вспомнила, тебе было восемь… а ты всё у меня на коленях любил сидеть, лобан такой… Обнял меня и говоришь: «Мама, ты всегда будешь у меня самая единственная… »
— Так это ты у меня, а не я… — с трудом проговорил он засыпая. – А меня распилили на части…

На улице было совсем темно. Юрий гонял консервную банку у подъезда женского общежития…

VI
Крохотное тельце под рентгеном выглядело как светящееся существо из другого мира.
— Я беру это, — сказала рентгенологу пожилая врач и с охапкой снимков вышла в коридор.
Там, прислонившись спиной к окну, ее ждал Сергей. На плечах у него был накинут белый халат.
— Я еще не всё сказал вам! — шагнул он к ней навстречу.
— Вашей настырности нет предела! — возмущенно воскликнула врач. — Повторяю в сотый раз: ребенка вы можете получить только в порядке очереди.
— Но когда подойдет моя очередь, этого-то ребенка уже другие усыновят!
— Родятся новые, еще лучше. Зачем вам именно этот?
— Я же объяснял: я знаю эту женщину, все-таки легче…
Врач, не дослушав Сергея, пошла вперед.
Сергей какое-то время остужал пылающий лоб о холод окна, выходящего в больничный двор. Он видел, как к низенькому помещению в углу двора подъехал автобус с траурной полосой, и из него вышли люди, одетые в черное. Вынесли из морга гроб и, развернув его головой вперед, протолкнули по полу в открытую сзади дверцу. Потом стали рассаживаться сами.
— Доктор, вы меня вынуждаете сказать то, чего я не хотел говорить! — вслед врачу на весь коридор с трагическим пафосом вдруг прокричал Сергей. – Я — отец ребенка Марины Рожновой!
Врач устало остановилась и обернулась к нему.
— И вы конечно понимаете, — стремительно надвигался на нее Сергей, — что об этом не должна знать моя жена, во-первых, а во-вторых… Рожнова тоже не должна знать, что именно я взял ее ребенка, понимаете?
— Ничего не понимаю, — выдохнула та. — Проходите, — и она открыла перед Сергеем дверь ординаторской….

— … Вот я и чувствую, ты сошел с ума!
Нина положила трубку и растерянно повернулась к подруге.
— Что, и правда нашёл другую? — спросила та.
— Хуже… — Нина еле выговаривала слова. — Предлагает усыновить ребенка. — Говорит, есть хороший, здоровый. Словом, породистый. Девочка. Дают вне очереди, по блату.
Женщины помолчали, осмысливая.
— Усыновите моего, — попыталась шутить Наташа. — Лучшего отдам, Мишку. И алименты в придачу.
— Тысячи пар живут без детей — и счастливы… — Нина собирала в сумку свои вещи. — Если конечно живут друг для друга…
— Но ты же сама давно хотела, — несмело возразила Наташа. — Он ради тебя!
— Он еще ничего в своей жизни не сделал ради меня!

Ксения Ивановна сидела перед машинкой, закрыв лицо руками.
— Да я всё прекрасно понимаю! Ты хочешь этим ребенком, как цепями, опутать меня… — доносился из комнаты голос Нины.
— «Цепями»! — отвечал ему усталый голос Сергея. — Не хочешь, не бери. Там полно желающих.
— Неужели ты не понимаешь, что это я должна была сама решать!
— А никто за тебя не решает, конечно, решай сама.
— Так ты уже всё решил: выбрал, уговорил, теперь там ждут… Ты бы еще в подоле его принес!.. Ничего… Ничего… Я скоро всё решу! Я такое решу — увидите!
Ксения Ивановна не выдержала и встала.

— Вы меня извините, — сказала она, войдя в их комнату, — но вы так кричите… Нина, пойми, только с ребенком у вас всё наладится. И я вам помогу. Поверь, мне нянчиться гораздо интереснее, чем писать эти… мемуары, что ли. И не надо никого шантажировать.
Она хотела выйти из комнаты, но ее остановила Нина:
— Не надо шантажировать? — гневно воскликнула она. — А почему вы меня шантажировали?!
— Очнись, Нина! Когда?!
— Когда я пришла в этот дом, семь лет назад, что вы мне говорили?! «У Сережи такие перспективы, он пишет диссертацию, надо всё обдумать, всё взвесить, чтобы как бы чего…»
— Я просто заботилась о тебе, молодой неопытной девушке, — перебила Нину Ксения Ивановна, — при чем тут шантаж?
— И о сыне заботились, да? Так что, когда я забеременела, он сделал всё, как вы сказали. Это вы его научили?
Ксения Ивановна, потрясенная, оглянулась на сына. Он стоял у окна, повернувшись к ним спиной, и молчал.
— Он повел меня к лучшему акушеру, который оказался, к сожалению, не лучшим, — продолжала Нина. — И теперь я каждый год в этот день, как неприкаянная, хожу по кладбищу, ищу там могилу моего единственного, понимаете, единственного, так и не родившегося мальчика! А теперь вы… он…
Свекровь, потрясенная, вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Нина, рыдая, опустилась на тахту.
— Нина, — Сергей подошел к ней, опустился на пол и обнял ее колени, — Нина, всё будет хорошо. Ты высказалась — она теперь знает, она поняла тебя…
— Он бы у меня уже пошел в школу, мой мальчик… — Она, опустив голову на руки, раскачивалась из стороны в сторону. — Лучше бы ты бросил меня, чем отнял ребенка, твоя мать и твоя Тамара счастливей меня в тысячу раз.
— Нина, но вспомни — ты сама просила помочь, ты сама не хотела.
— Это ты слышал — мои слова! А то, как я там, за ними, кричала о пощаде…
— Но почему ты не могла мне сказать?
— Но ты же любил меня, любовь не может быть слепой!
— Да не любил тогда я тебя! — уже в досаде проговорил Сергей.
Какое-то время она, не понимая, смотрела на него.
— Тогда еще не любил, — уже мягче пояснил он. — Совсем.
— Как всё интересно…
— От меня ушла Тамара, увела сына, я вообще не хотел жить. А тут ты, с этим объеденным антрекотом. Помнишь, я тогда пошел провожать тебя и поцеловал? Была зима… У меня заиндевели усы… У тебя тоже были холодные губы…
Она заткнула уши.
— Нина! Дослушай! Ведь потом…
— Не надо! — отстранила она его. — Ничего мне не надо!
Он поднялся с пола и опять подошел к окну.
— Как я ошиблась! Ну как я ошиблась! — тихо, словно себе, с отчаянием заговорила она. — Когда я первый раз увидела тебя, ты был такой большой, сильный, уверенный… Я думала…
— Да никогда я таким не был! — перебил он ее. — Я совсем другой, Нина! — с болью воскликнул он.
Она, удивленная, смотрела на него.
— Ты притворялся?
— Для тебя! Потому что стоило мне только начать раскрываться перед тобой, как ты начинала умирать…
— Еще бы! Я же не знала, что ты — это не ты! Что ты лжешь!
— Тогда, значит, и ты лгала?
— Когда?
— Помнишь тот вечер? Рождество? Ты мне сказала, зажигая свечи: «Давай устроим заговор? Заговор любви. Будем любить друг друга вечно, невзирая ни на что»… Помнишь? Даже если я уйду к другой, или обреку тебя на нищету, или забуду за работой… Помнишь, ты мне это говорила? А во мне с самого рождения, — продолжал Сергей, — а может, еще до моего рождения, жила тоска по какой-то бесконечной, понимаешь, бесконечной любви, безусловной, бескорыстной… Меня любили, и я любил, по крайней мере, иногда так казалось, но стоило подойти к этому рубежу… И я понял, об этом нельзя говорить, это запретное. Не говорил и тебе. И вдруг… ты сама. Я был потрясен. И только тогда первый раз увидел, какая ты…
— Какая?
— Ни на кого не похожая, страстная, щедрая, верная…
— Нет, ты глубоко ошибся, я никогда такой не была, — глаза у Нины опять нехорошо сощурились. — Я тоже притворялась… «Страстная»! У меня никогда с тобой ничего не было, я всё изображала…
— Неправда, Нина, ну зачем… Давай, по-хорошему.
— Давай. — Она поднялась и встала перед ним. — Значит, я должна тебя принять… жалкого, трусливого, лживого… коварного… Прими и меня такую, какая я есть… Манерную, вечно занятую собой, фригидную… неверную…
Они стояли и с ужасом, словно незнакомые, смотрели друг на друга.

Потом Нина одна бродила по тесным переулкам и живописным дворикам старой части города. Наткнулась на книжный лоток.
Стала перелистывать какой-то журнал…

В комнате стоял полумрак, но Сергей свет не включал, он сидел за столом, закрыв глаза руками и, казалось, о чем-то думал.
Открылась дверь и осторожно вошла мать. Нежно обняла его.
— Мама, — вдруг громко сказал Сергей, — я давно хочу задать тебе один вопрос: я очень похож на отца?
— В каком смысле? — после паузы испуганно спросила мать.
— Я такой же, как он — «мелкий, никчемный» человек, да? У тебя есть его фотография?

Перед Ниной на пороге квартиры, где Юрий снимал комнату, стояла симпатичная старушка с веселыми глазами.
— Его нет дома, — сказала она, с удивлением разглядывая Нину.
— Да?.. — Нина протянула старушке журнал и книгу. — Передайте ему, пожалуйста… А с ним ничего не случилось?
— Да с чего это? — оторопела старушка. — Болтается где-нибудь.
— Ну ладно, до свидания, — Нина медленно закрыла за собой дверь.
Постояла в задумчивости.
И тут же хлопнула дверь в подъезде, мелькнула яркая куртка.
Он был не один, с ним вошла девушка, закутанная в серебристый плащ с капюшоном. Это была Марина Рожнова.
— Да не пойду я к тебе, — донесся до Нины ее голос. — Теть Таня начнет расспросы, где, да когда, да сколько… Тащи свой обещанный инжир и адью!
Нина отпрянула назад, повернулась к лестнице и быстро, но бесшумно стала подниматься вверх. В лестничный пролет она видела, как Юрий исчез в квартире и тут же вышел с пакетом ее инжира.
— И не провожай, — Марина взяла пакет. — В общем, я уезжаю из этого паршивого города!
— Я с тобой! — с готовностью сказал он.
— Только попробуй! Мало я из-за тебя натерпелась!
Нина была уже на верхнем этаже, но и сюда доносились их голоса.
— Ты из-за себя натерпелась, — говорил Юрий. — Я же предлагал и опять повторяю…Зарегистрируемся, будем жить как все люди: семья, ребенок…Ведь ее еще можно взять обратно?
— Ни за что! Да и ради чего?! Твоей комнаты с клопами и нищеты? И вкалывать с утра до вечера… Я тебя торжественно вычеркнула из своей жизни, понял?
— А мне не больно!
— Всё, мы с тобой не знакомы!
— А мне не больно!
Гулко хлопнула входная дверь.
Из окна на лестничной площадке Нина видела, как из подъезда первой выбежала Марина, потом Юрий. Он догнал ее и взял за руку.
Нина сидела на подоконнике, прижав колени к груди, и медленно раскачивалась из стороны в сторону…

Светлое, пропадающее в ночи марево тихо струилось над кладбищенскими крестами. Тысяча поминальных огоньков колыхались и зябли среди неподвижных человеческих фигур.
Сергей стоял, облокотившись на ограду одной из могил, где горела свеча и на скамейке темнела фигура его матери. Он пристально и сумрачно рассматривал пожелтевшую фотографию мужчины, очень похожего на него, но моложе его и без бороды.
Наконец Ксения Ивановна поднялась со скамейки и, не выходя из ограды, подошла к сыну.
— Сережа, — она взяла его руки в свои, — прости меня. И его. Тоже прости. — Она стала целовать его пальцы.
— Да ну тебя, мама! — он грубовато отдернул руки. — За что мне вас прощать? Придумала тоже…
— А ты не говори так, ты прости, — настойчиво повторила мать.
Сергей поморщился и двинулся было вперед, но мать остановила его:
— Сережа, — со слезами в голосе заговорила она, — я поняла, как виновата перед тобой, я, можно сказать, со своим молоком передала тебе свою обиду на него, — она кивнула на портрет, — отравила ею всю твою жизнь…
Сергей остановился и повернулся к матери.
— Я тебе никогда не рассказывала, как это случилось, но это была всего лишь одна ночь, и я, наверное, себя не так повела, как надо бы, он был очень нежным и впечатлительным человеком, а я — самоуверенная и с апломбом… Но я думала, что такой нужно быть, понимаешь. Это вовсе не мое нутро, ты же меня знаешь, Сережа… Тогда нас воспитывали так: быть гордой и неприступной, а я неприступной быть не смогла, вот и мстила гордостью, но я очень его любила, очень… Господи, — она посмотрела на Сергея испуганными глазами, — как ты сейчас похож на него, как похож…. Так о чем это я? А! Проклятое воспитание! Надо было подойти к нему и всё сказать, как есть. И он тоже не подошел, он чувствовал себя навек оскорбленным. Тебе не интересно?
— Интересно, — тихо ответил Сергей.
— Я его очень любила, очень. Сережа, не было ни одного дня в моей жизни, чтобы я не вспомнила его, ни одного дня, чтобы я не обратилась к нему… хотя чаще всего с проклятиями, — она всхлипнула. — Пойми, он отказался от меня, но не от тебя, по тебе он очень тосковал — мне потом рассказывали… Это всё я… Но я не знала, что это так искалечит твою жизнь… И что он так рано умрет… Сережа, прости его, теперь он почти тебе в сыновья годится… Иногда я словно с ума схожу, мне кажется, что ты — это он, а тебя, ты был прав — тебя я давно потеряла… — Она подняла ворот свитера до глаз и, рыдая, вышла из-за ограды.
Он стоял, словно пригвожденный, и уже другим взглядом, открытым и завороженным, смотрел на портрет…

Из зеркала в ванной на Сергея смотрело его лицо: благородное и мужественное. Неожиданно он пальцами схватил себя за кожу на лбу, щеках и подбородке и одним движением страшно исказил его. А потом резко опустил руки — точно содрал маску.
Достал с полки бритву. . .

Нина, уставшая и замерзшая, нажала на кнопку звонка своей квартиры.
Дверь ей открыл Сергей, помолодевший лет на десять — без бороды.
— Я ключ забыла, — пробормотала она, с трудом отводя глаза от его лица.
— Я буду спать на кухне, на кушетке, — тоже пробормотал он ей…

VII
С той стороны полотна, где вдоль железной дороги стояли ряды недавно построенных домов, раздался страшный женский крик: «Помогите!»
Сергей вскинул голову. Все, кто рядом с ним возились на огородах, тоже невольно подняли головы.
Какой-то человек, обхватив за пояс женщину, тащил ее из комнаты на балкон восьмого этажа. Женщина визжала от ужаса, цепляясь за косяк двери, потом за перила балкона, а он толкал и толкал ее.
С ревом, закрыв поле зрения, по полотну пронеслась электричка.
Когда промелькнул последний вагон, все увидели, что женщина на балконе уже одна, и она медленно поднимается с пола.
Люди на огородах, переглянувшись и покачав головами, принялись копать снова. А Сергей всё смотрел и смотрел — уже на пустой балкон.

— Эти места в письменных источниках упоминаются с 1597 года, -рассказывала туристам Нина. — Например, известно, что несколько местных людей были обвинены в колдовстве и сожжены на костре…
Она увидела, что туристы беспокойно и смешливо оглядываются в сторону. Нина тоже посмотрела туда.
За экскурсией стоял Сергей, с мешком картошки на плече и в старой кепке, надвинутой глубоко на лоб, и сумрачно, не обращал внимания на взгляды, слушал Нину.
Она устало отвернулась от него и продолжала:
— Время этого события пока не установлено, но старые люди указывали это место, до начала нашего столетия оно не запахивалось, стояло отгороженным пустырем…

Потом они ехали в автобусе, он сидел отдельно от экскурсии, на заднем сидении, по-прежнему набычившись.
Она стояла у окна и говорила, указывая на мелькающий пейзаж:
— Здесь русские полки под командованием Барклая-де-Толли отразили нападение рвавшихся вглубь России французов. Видите, это захоронения погибших защитников…

Уже смеркалось, когда она возвращалась домой. Улица была пуста. Только в нескольких шагах от нее плелся Сергей с мешком на плече.
— Девушка, — окликнул он ее, — говорят, из картошки можно приготовить триста тридцать три блюда,- но я знаю только три. Пюре, жареную и в мундирах. Вы мне не поможете разнообразить мое меню?
Нина ничего не ответила и нырнула в подъезд. Он за ней.

— Вам какой этаж? — спросил он ее в лифте.
Она молча нажала на цифру «3».
Лифт скоро остановился, но тут же Сергей нажал на цифру «18».
— У вас замашки рецидивиста, — без выражения сказала Нина, но сопротивления не оказала.

Они стояли на плоской крыше своего дома, оформленной под террасу. Под их ногами расстилался пульсирующий разноцветными огнями город.
— Нина, я больше не могу так, — тихо сказал он. — Даже если ты уйдешь от меня, я хочу, чтобы ты знала…
— Ничего я не хочу знать! — с болью воскликнула она.
Он долго молчал.
— Я лежу на дне – запертый, понимаешь? – как те – на «Курске». Я задыхаюсь. Это мой последний стук. – Он постучал по вентиляционной трубе кулаком «SOS». – Последний…
— И у кого ты просишь спасения – у мертвой?
— Ну, поговорим как умершие… как обреченные…
— Ну, говори, конечно.
Какое-то время он опять молчал, созерцая бесчисленные огни внизу.
— Последнее время, — наконец заговорил он, — я шел от одной версии к другой относительно того, кто я есть… И, в конце концов, я понял, что ты права, да, я — страшный человек…
— Я так никогда не говорила!
— Неважно, всё равно страшный. Потому что в каждом, кто был рядом со мной, я видел врага и обидчика… А эта моя страсть к лицедейству — желание спрятаться от него, замаскироваться…
Нина удивленно слушала его — глаза ее были широко раскрыты.
— Это всё из-за ущемленности, — объяснил ей Сергей, — что не было отца.
— Что ж тут… криминального? — пожала плечами Нина.
— Ты слушай… Когда Вадик был маленьким, он вечно болел. Когда твой ребенок плачет несколько дней подряд и всё лепечет, что у него болит голова… Врачи не помогали. Я безумно страдал, и мне все время хотелось найти виноватого. Это неправда, что Тамара меня бросила. Это я ее бросил, но так, что даже она об этом не знает. Ушел в работу, в диссертацию, лишь бы не видеть, не слышать. Фактически я отказался от сына, все переложил на ее плечи… Теперь ты понимаешь? — повернулся Сергей к Нине. — Я всегда искал виновников своих бед, а что это такое? Это невольно быть прокурором, карателем, палачом… Разрезали нашу лодку – я думал – они, враги… Но ведь я в этом участвовал – я, разрезал, я! – составлял техническое задание – мы все! Зачем? почему? Мы что — с ума посходили?… Сегодня видел, как мужик толкал женщину с балкона, и вдруг почувствовал ясно, что тот мужик — это я. И тебя тоже… так! Только сейчас понял, когда всё стало повторяться.
— Что повторяться?
— Ты же знаешь, что с Вадькой у меня так и не наладилось. Я предложил тебе взять этого ребенка, потому что думал, что таким образом разорву какой-то порочный круг своей жизни, тем более, мне казалось, что ты сама давно хочешь, ну, усыновить…
— Так что же повторяется? — перебила его Нина.
— Ведь это я лишил тебя ребенка, и вот вместо этого, чтобы осознать свою вину и разделить твое горе, я, как утопающий за соломинку, схватился за эту девочку, то есть опять захотел разрешить свою проблему, свой несчастный «комплекс обиды», не своими усилиями, — четко расставляя слова, объяснил Сергей, — а за чужой счет, через другого, через тебя, твои усилия, твои страдания… – всё время кто-то другой должен – не я!
— Не надо преувеличивать, — усмехнулась Нина. — Я же видела, как ты мучаешься из-за Вадьки, могла бы помочь тебе. Наоборот — такая жестоковыйность просыпалась: не повернуть головы, не посмотреть — мстила…
— Вот-вот, дослушай. Почему я опять решил всё взвалить на тебя? Я отчаялся разрываться между тобой и Тамарой с Вадькой, и опять стал искать виновника своих страданий, догадываешься, кто им оказался?
— Я? — удивленно спросила Нина.
— Да, ты! Я думал, что если бы ты не встретилась на моем пути, да вообще, если бы ты просто не существовала… Нина, я хотел твоей смерти!
Она какое-то время потрясенно смотрела на него.
— Да, но когда мне мама позвонила, — оправдываясь, поспешно продолжал говорить он, — ну, в своем репертуаре, как только она может: «Сережа, извини, но там Нина — мертвая в коридоре»…
Нина смеялась сквозь слезы.
— Я положил трубку и сказал себе: «Значит и мне не жить». И такая радость меня охватила, думаю, теперь я узнаю, как там, на том свете. Прыгал по ступенькам и думал: «Скоро! Скоро! Через несколько минут»… Страшна ведь жизнь, не смерть…
Они долго молчали, стоя у решетки, ограждающей крышу, и почему-то глядели вниз.
— Вот это я хотел сказать, — тихо подытожил Сергей. — Не знаю, сможешь ли ты меня простить, но повторяю, даже если ты уйдешь от меня, я хочу, чтобы ты меня поняла.
— Бедные мы! Господи, какие мы бедные, — воскликнула Нина. — А тебе не хочется сейчас взяться за руки и прыгнуть туда? — она кивнула на пропасть под ногами.
— Сейчас не хочется, — решительно сказал он.
— Почему?
— Мне показалось, что точно так же, как мы на краю этой пропасти, точно так же мы еще на краю перед самым главным, что, может быть, есть в жизни, перед какой-то ее тайной, может, перед тайной нашего существования, или перед тайной любви. – Он еще раз постучал по вентиляционной трубе «SOS»…
— Именно сейчас показалось?
— Немного раньше. Я был на могиле отца. И если так можно выразиться, оставил там весь груз своих обид. Осталась только моя вина — перед сыном, перед тобой, перед Тамарой и даже перед ним… Он не заслуживал моей ненависти.
— Все равно, никто никого не любит, — обреченно сказала Нина. — И тайна любви состоит в том, что ее просто-напросто нет, ее придумали поэты.
— И страну нашу выдумали и прокляли!
Сергей долго смотрел на ее детский грустный профиль.
— Мы просто устали. И проголодались! — объявил он.- Пойдем!
— А насчет Вадьки, — вспомнила про мальчика Нина, — может, тебе надо с ним съездить куда-нибудь?
— В Питер, да? Точно, у меня скоро отпуск.
— Значит, ты уедешь… — Нина задумалась, — А как та малышка? Из роддома? Тебе ее хоть показали?

Деревья стояли уже голые.
Сергей и Нина прогулочным шагом катили коляску.
— Каждая мелочь имеет большое значение, — учительским тоном говорила Нина. — Например, туго пеленать… Нельзя! С этого у детей начинаются разные зажимы, чувство связанности, несвободы…
— Когда это ты успела так подковаться? — недоумевал Сергей.
— А девочкам вообще это вредно, — продолжала Нина, — бедра будут узкие, потом рожать трудно, походка станет гусиная…
— Такая? — Сергей изобразил.
Нина, глядя на него, смеялась.
Около сберкассы он остановился.
— Сколько снять? Триста?
…Нина с коляской ждала его у выхода. Вдруг она увидела, как у подъезда остановился служебный «москвич», и из него вышел Юрий. Вокруг пояса у него был широкий ремень с кобурой, из которого виднелся револьвер. Деловито и медленно, ленивой походкой ковбоя, двинулся он к входу в сберкассу и тоже увидел ее.
— Мадам! — просиял он. — Какая встреча! — Он подошел. — Куда вы исчезли?
— Привет, — смущенно улыбнулась она. – Как поживаешь?
— У меня, между прочим, много вопросов по психологии накопилось.
Завозился ребенок, Нина взялась за ручку коляски.
— Это… твоё? — в веселом изумлении спросил он.
— Моё, — тоже засмеялась Нина.
— Что ж ты не сказала? Всё! — как бы успокаивая ее, он перекрестил руки в знак своего отступления. — Для меня женщина с ребенком неприкосновенна!.. Кто? — заглянул он в коляску.
— Дочка, — гордо сказала она.
— А у меня, между прочим, тоже дочка где-то растет! – неожиданно для себя с вызовом выпалил он.
— Шустрый какой!.. Тоже ведь не сказал. — Нина подумала. — Это от той девушки? — и испугавшись, что выдает себя, поправилась. — Ну, ты рассказывал.
Он кивнул головой.
— А что, она от тебя, и как от отца отказалась? — сочувственно спросила Нина.
— Она и от себя отказалась — как от матери, — усмехнулся Юрий.
— Не понимаю, — после паузы тихо сказала Нина.
— Как вам понять, мадам, с вашим лицейским воспитанием!
Нина продолжала требовательно смотреть на него.
— Оставила ее в роддоме! — почти грубо сказал он. — Была у меня мыслишка взять ее самому, но… Помнишь, мы встретились на мосту? Так вот тогда… Хотел с тобой обмозговать…
Нина не могла произнести ни слова.
— Значит, это ты хотел сказать… — прошептала она. — Это мучило тебя… — Она вскинула голову. — И сколько же ей сейчас?
— Считай! Когда мы с тобой встретились, ей было всего две недельки. Третьего октября она родилась…
— Третьего октября?!… — помертвевшими губами повторила Нина.
— И больше ничего я о ней не знаю, даже имени. Кто-то удочерил ее, надеюсь, хорошие люди. Ладно, Нинка, я уже всё забыл, а ты опять… — он жестом изобразил, как разбередил свою душу. — Адью, мадам!
— Подожди! — она взволнованно взяла его за руку. — Ты не отчаивайся. Ей хорошо… наверное. И вы когда-нибудь встретитесь…
— Конечно, — улыбнулся он, — в другой жизни.
— Да нет никакой другой жизни! Ты был прав тогда, есть только эта — одна на всех. Поверь мне, вы обязательно встретитесь — в этой.
Он удивленно посмотрел на нее и увидел ее глаза.
— И откуда ты такая взялась, Нинка? — печально спросил он.
— И знай, — она положила ладонь ему на грудь. — Я всегда буду благодарить судьбу, что встретила тебя.
— Взаимно, мадам! — засмеялся он, галантно поцеловал ее руку и шагнул на крыльцо.
…И уже через стеклянные стены сберкассы она видела, как он вышел из служебных комнат с холщовым мешком с деньгами, как пересек весь холл обратно и вышел к машине все той же ленивой походкой ковбоя, как молоденькая кассирша крикнула ему что-то звонкое…
И вдруг… у машины он резко повернулся в сторону Нины, победоносно вскинул вверх мешок с деньгами в одной руке и револьвер в другой. Шофер, подыгрывая ему, распахнул дверцу, он плюхнулся туда — машина рванула вперед…
Картина эта напоминала финал сцены ограбления банка.
Несколько человек в сберкассе оторопело переглядывались, а кассирша залилась безудержным смехом.
Вышел Сергей и подошел к жене.
Юрий повернулся в машине к заднему окну и увидел ее, стоящую у коляски, а рядом — незнакомого мужчину.
— Я снял пятьсот, — виновато объявил Сергей.
— Что? — очнулась Нина, проводив взглядом скрывшийся за поворотом «москвич». — А… Мудро.
— Ты расстроилась, — увидел он ее лицо. И стал оправдываться. — Понимаешь, стою в очереди и думаю, а не взять ли нам с Вадькой и Тамару? Ему будем искать невесту, ей — жениха?
— Конечно, — глядя перед собой, прошептала Нина. — Поезжайте.
Она взяла ребенка на руки и крепко прижала к себе. Сергей покатил коляску. Какое-то время они шли молча.
— Нина, ну что ты? — покосился он на нее. — Да она сама не поедет!
— Помнишь, ты сказал, что страшна не смерть, а страшно жить? — словно не слыша его, заговорила она. — Вот, мне страшно жить… Потому что мы слепые и глухие, а вокруг нас столько криков, просьб, каких-то упований, а мы или бежим, или просто затыкаем уши… А когда становимся зрячими, вдруг видим вокруг себя поле, покрытое кровью и ранеными, и это всё — дело наших рук… — Она плакала.
— Ну, ты сильна в батальной живописи, — смеясь, сказал он и обнял ее. — К чему ты всё?
— Я боюсь сделать неосторожное движение и причинить кому-то боль. Я не хочу этого, не хочу… Пусть Тамара едет…
— Я люблю тебя, — тихо сказал он.

Три чемодана, упакованные, стояли посреди прихожей.
Тамара и Ксения Ивановна накрывали на стол. Вадим сидел у письменного стола и перелистывал готовую рукопись «Лепестки моих воспоминаний». Мелькали фотографии.
Телевизор был включен, но его никто не смотрел и не слушал.
С тарелками и вилками вошла озабоченная Нина.
— Вадик, не читай! — потребовала Ксения Ивановна. — Я сама всем вслух.
— Сейчас? – удивилась Нина. – Так они же опоздают на поезд.
— Ничего, успеем! — сказала Тамара и подошла к трюмо. — Нет, зря я в этом костюме — он мне не идёт.
— Надо подкоротить, — Нина присела перед ней на корточки.
— Точно! — одобрила Ксения Ивановна. — У Тамары красивые ноги.
Вадим развернулся на своем кресле и теперь бесцеремонно глазел на женщин, суетившихся возле зеркала.
— Что бездельничаешь? — накинулась на него мать. — Помоги отцу.
Вадим лениво встал, потянулся и вышел из комнаты.
— Блаженствует, — проводив взглядом внука, шепнула Ксения Ивановна. — Помню, когда я была маленькая, я тоже безумно переживала ссоры родителей. Возьму их за руки, и так соединяю, а они не хотят, а потом засмеются и возьмутся — ради меня…
— Да бросьте! – отмахнулась Тамара. — Он уже вырос из этих сантиментов. Просто он, как уехала его Марина, не знает, куда себя деть. Нервы на пределе!

— А женщины что там, совсем охренели?! — повернулся Сергей к сыну, когда тот возник на кухне — он в фартуке орудовал у плиты. – Здесь все горит!
— Они делом заняты — обсуждают длину юбки.
Из соседней комнаты раздался детский плач.
— Сбегай, а? — попросил Сергей. — Твое протеже!

— Сердитая! — Вадим присел у кроватки и стал трясти погремушкой перед ребенком. — Я, между прочим, твой братец — названный.
Девочка подняла ручку и вцепилась ему в волосы.
— Вот это да! Приветствие! — он пытался отцепить ее ручонки.
Она выгнулась и опять заплакала в какой-то безудержной скорби.
— Ну что ты, что ты, я же шучу. Ну, хватай, — тряс он над ней своими кудрями. — Ну что ты, глупышка!
Девочка не переставала плакать, и тогда лицо Вадима тоже вдруг скривилось, губы задрожали, а по щекам побежали непрошеные слезы.

К женщинам, решительный и злой, пошел Сергей.
— Всё! — он бросил фартук на диван. – Объявляю забастовку.
Все засмеялись, только Тамара тревожно прислушалась к голосам в другой комнате.

Она стояла в дверях и испуганно смотрела на сына, как он рыдает, опустив голову на перила кроватки.
— Вадик, ты что? — подошла она к нему. — Что с тобой?
Он по-детски уткнулся мокрым лицом ей в живот и продолжал рыдать.
Девочка тоже корчилась в постельке от плача.
— Дети, что с вами? Дети! Не плачьте! Дети, я прошу… Успокойтесь, не плачьте!
В комнату уже вбежали встревоженные взрослые…
Нина подняла девочку из кроватки. Сергей протянул к ней руки, выражая готовность к помощи.
Длительный стоп-кадр:
молодая женщина с мольбой в глазах протягивает младенца к мужчине, а вокруг них застыли в позах, выражающих единодушный порыв разделить их трудности и страдания, Тамара, Вадим и Ксения Ивановна.

По телевизору репортер между тем рассказывал о найденной в 9-ом отсеке «Курска» предсмертной записке Дмитрия Колесникова.
«Олечка! Я тебя люблю. Не переживай сильно. Г.В. привет. Моим привет. Митя. 12.08.2000 г. 15.45… Здесь темно писать, но на ощупь попробую. Шансов похоже нет… Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает… Всем привет, отчаиваться не надо. Колесников.»